LET IT BE. Часть 1. Глава 1 - "When the Smoke is Going Down – Уж как пал туман"

Псковское агентство информации продолжает публиковать роман-репортаж псковских журналистов Юрия Моисеенко и ныне покойного Алексея Маслова.  Предыдущую публикацию можно прочитать здесь >>>

Часть 1 (Fast side)

Глава 1: When the Smoke is Going Down – Уж как пал туман.

Главный аэропорт города даже в советское время размахом и взлетно-посадочной загруженностью не страдал. Ежедневный рейс на Москву обслуживал, как правило, руководящих работников, а публика попроще выбирала южные города: Симферополь, Сочи, Анапа. И то летом…

В начале третьего тысячелетия "воздушные ворота Северо-Запада" превратились в плохо прикрытую калитку на заднем дворе. Время от времени из нее выползали военно-транспортные ИЛ-76-е, чтобы слетать в Поднебесную за харбинской водкой. Чтобы не мотаться зря, они брали на борт взвод гвардейцев, которых выбрасывали на ближайшем полигоне, а после этого ложились на главный курс.

Время от времени на взлетное поле садились буревестники эпохи – столичные чартеры, принадлежащие бывшим "красным директорам", которые в новых условиях быстро почувствовали вкус жизни, и авторитетным депутатам. Залетали и высокие московские гости. Однажды диспетчеры были страшно удивлены, когда, в нарушение всех правил - поперек полосы - произвел посадку "Fokker-50" с опознавательными знаками Латвийской республики. При этом на все запросы в ответ был слышен один мат с удивительно знакомыми интонациями. Когда дежурный наряд милиции подбежал к самолету, то увидел в проеме двери вице-президента всея Руси г-на Руцкого. При нем были и чемоданы с "компроматом" - из-за жесткой посадки некоторые оказались вскрытыми, обнаружив в своих крокодиловых внутренностях валюту: доллары, евро, фунты… Афганский ас, размахивая именным "макаровым", никого не подпускал к трапу до тех пор, пока по его требованию на взлётную полосу не прибыло несколько машин из гаража областной администрации. По рассказам шоферов, им было приказано собрать "зелень", после чего чемоданы перегрузили в багажники, и кортеж - уже посуху - продолжил свой путь на Москву. О том, кому они предназначались, бывший авиатор, понятно, публично не распространялся. Не стал он рассказывать откуда летел и почему ему вдруг приспичило садиться в Пскове.

 Был случай, когда на местный аэро-бетон, покачиваясь, шагнул и Борис Николаевич. Двинувшись было по красной ковровой дорожке, первое лицо государства неожиданно вынесло куда-то в сторону, к специальному загончику, где, ожидая прилета высокого гостя, мирно паслась группа журналистов. Широко, по-русски улыбаясь, первый законно-избранный, видимо, намеревался дать пространное интервью представителям прессы о целях визита, но первый вопрос сразу поставил его в тупик. Невинная девочка, представлявшая на этом импровизированном медиа-форуме что-то телевизионное, в предчувствии эксклюзива, волнуясь, сунула высокому гостю микрофон под нос и неожиданно (для себя) предложила ему представиться. Такого даже пьяный Ельцин не ожидал, и, развернувшись, нетвердой походкой, двинулся назад, к машинам, где его подхватила придворная челядь. Надо ли говорить, что этот инцидент вызвал легкую панику не только у чернопёрых снайперов, рассевшихся на крыше диспетчерской, но и у региональных vip-персон.

На этот раз губернатор "со товарищи" ожидал в аэропорту мэра Москвы. Предполагалось, что по прибытии обладатель знаменитой кепки произнесет здравицу в честь мудрой исполнительной власти в лице Вячеслава Станиславовича Добрынина - главы области в период его очередной избирательной кампании. О дальнейших планах гостей никто не знал, поэтому пишущая и снимающая публика с нескрываемым раздражением посматривала на многозначительно помалкивающую пресс-секретаршу губернатора Вику Пальцеву. По этому случаю девушка приехала в аэропорт в новом элегантном костюме "под Тэтчер", уверенная в том, что на обновку обратят внимание должным образом...

 И журналисты среагировали:

• ведущая местного кабельного канала "Теле-line" Ира Кухлевич посмотрела на Вику с деланным равнодушием;
• оператор Валера Мизгин глубоко затянулся. В том, как он вобрал в себя дым, было что-то бесконечно безразличное (в физиологическом смысле) к любой женщине, являющейся "официальным лицом";
• элегантный корреспондент областного ТВ Саня Каменецкий, демонстративно пришедший на встречу московского мэра в рваных джинсах, с уважением глядя на дырки, витиевато выразился в том смысле, что "если бы он был Сартром, то цитировал только себя";
• пожилая радио-дама откровенно зевнула;
• заведующий отделом информации "Псковского Набата" Николай Петрович Лещук, тертый калач, пересидевший с незначительными повышениями и понижениями в должности трех редакторов, что-то сказал в полголоса. Интонация при этом была "терто-калачевская";
• первый заместитель редактора "Псковских Вестей" Миша Петров (или просто "Эм") не сказал ничего.

 Он вообще старался рот не открывать.

- Не все золото, что молчит… - как по пьяни брякнул на очередном редакционном сабантуе язвительный Щелчков. Все посмеялись шутке, но запомнил ее только Эм.

Как ни странно, но именно это качество способствовало его продвижению по службе. Не торопливому, но постоянному. Нет, конечно, Миша, когда надо, работал (в смысле – писал), но проявление личной инициативы расценивал, как прыжок на месте, каковой начальство могло расценить как попытку улететь и без предупреждения открыть огонь на поражение. Действительную (еще в Советской Армии) Миша проходил во внутренних войсках, но по линии ГБ. Непрерывные наряды, длившийся примерно полгода, приучил волонтера к тому, что паханов (от политики - в том числе), равно как и любое начальство, нужно уважать. Уважал он и Викину должность. Уважил бы и ее костюм, если к нему прилагались генеральские звезды. Таковых на покатых плечах пресс-секретарши не наблюдалась, поэтому можно считать, что о новом костюме Пылевой Миша ничего не подумал. Такое тоже бывает.

Самолет с Лужковым, запаздывал, поэтому заскучавшую публику развеселила выкатившаяся на взлетную полосу "Волга" с милицейскими номерами. Соблюдая субординацию, Игорь Викторович попытался зайти со спины к мэру, чтобы тет-а-тетно шепнуть ему на ухо свои соображения о пропаже Мишеля. Именно в этот момент начальственная пара попала в объектив Валеры Мизгина. От скуки он решил сделать панорамную картинку, но как только в центр видоискателя камеры въехало лицо мэра, даже привыкший ко всему на свете оператор понял: что-то случилось.

- Ирка, Сабля! – не разжимая губ, произнес он.

- Мама миа! – эхом отозвалась Кухлевич и тут же начала проталкиваться ближе к начальственным рядам. Мужчины, стоявшие вокруг, отнеслись к ее телодвижениям с должным юмором. Не улыбалась только Вика – в стройном каре встречающих было посеяно смятение. Каким-то особым, бабьим чувством она поняла - источник напряжения не Ирина, двинувшаяся, как танк на мэра, а Сабля, несколько секунд назад что-то ожесточенно артикулировавший в ухо градоначальника. Наслаждение от комплиментов по поводу ее обновки выходило боком – эта стерва с телевидения, видимо, уловила что-то важное. Как круги от упавшего в воду камня над толпой чинуш эхом пронеслись три ключевых слова: "Мишель… Кровь… Водка…"

Когда московский мэр спустился по трапу на ковровую дорожку и приготовился приветственно взмахнуть всенародно любимой кепкой, от его взгляда не ускользнуло одно досадное обстоятельство. Лысого друга скульптора Церетели на древней земле встречала одна телекамера и какая-то пенсионерка с микрофоном на железной палочке. Остальные представители местных СМИ уже неслись в центр города, просчитывая, что же им удастся выяснить непосредственно в редакции "Вестей", во сколько строк или эфирных минут отольются эти самые слова: "Мишель… Кровь… Водка…". Не торопился только

Миша Петров. Во-первых, он считал более выгодным засветиться на встрече с Лужковым. Во-вторых, Эм хоть и любил быть заместителем, почитая эту должность своим призванием, но не настолько: одно дело замещать редактора, спокойно убывшего в отпуск, и совсем другое – принимать командирские решения в условиях цейтнота.

Первым прибыл к подъезду "Вестей" корреспондент оппозиционного "Обозревателя" Степа Большаков. Газета, в которой он работал, с потрохами принадлежала депутату Госдумы Григорию Ивановичу Любомудрову. Который до своего вхождения в "колидор" законодательной власти был рядовым подмосковным охранником.

Своей исполнительностью и (опять же!) молчаливостью он постепенно выдвинулся на первые роли в родном ЧОПе и даже успел заказать себе малиновый пиджак. Надевал он его, впрочем, всего пару раз. Третьего случая не представилось. Опрометчиво попытавшись переложить чужой, но очень доходный бизнес в свой малиновый карман, Гришаня окончательно пришел в себя (и к Богу) только через полгода, когда рванувший под полом его "порш-кайена" тротиловый заряд, оторвал - "под самый корешок" - ноги его шоферу. С иссеченным осколками лицом, Любомудров отправился паломником в Иерусалим, где израильские врачи не только сделали ему пару удачных пластических операций, но и подлечили расшатавшиеся нервы. Отделавшись нешуточным испугом, Григорий Иванович вышел из нервного ступора совершенно другим человеком.

Возможность блистать в столицах оказалась медалью с двумя сторонами, поэтому его взгляд упал на провинцию. Пара месяцев на больничной койке под охраной надежных ребят помогли ему сконструировать новый бизнес-план, пунктирные линии которого и привели его на необъятные просторы Северо-Запада. Оказалось, что нефть - ровесница динозавров - фонтаном била и в приграничье. На российскую станцию Пыталово, находившуюся в подчинении латвийского отделения Октябрьской железной дороги, ее доставляли составы, которые после неуловимого движения руки по переводу стрелки, становились уже собственностью молодой независимой республики. Свое умение правильно двигать рычаги Григорий Иванович оценивал скромно: всего 90 процентов от стоимости каждого эшелона. Тогда же его фамилия засверкала на страницах местных газет, и чаще всего под рубрикой "Благотворительность". От счастья плакали все: и обездоленные дети, и нищие музыканты, и весь педагогический коллектив школы олимпийского резерва, где воспитывались юные боксеры. Перепало даже областному драматическому театру: монтировщики справили смокинги, а актриса-инженю Варвара Гнедич (по паспорту "Скрынникова") купила себе дубленку, не говоря уже о руководящем составе, у которого любомудровская щедрость вызвала к жизни новые творческие идеи.

Приблизительно в это же время Григорий Иванович получил диплом о высшем образовании. Вполне легально. Вспомнив мамины наставления, он решил… учиться, содействуя, таким образом, развитию науки в глубинке. Какую-то хитроумную схему придумывать не пришлось: еще со времен последнего генерального секретаря она была отработана "от" и "до". Да и особо усердия как-то и не требовалось: Гриня нашел на бескрайних просторах необъятной родины только что открывшийся филиал большого столичного вуза и пару лет подряд с завидной аккуратностью перечислял на его расчетный счет немалые суммы. С ректором уже было достигнуто – "чисто конкретно" - джентльменское соглашение: при получении дензнаков (одновременно!) в зачетной книжке студента Любомудрова появлялись соответствующие записи. Пока, наконец, вся книжка не была заполнена от корки до корки – понятно, что экстернат шел в ускоренном режиме. Зато когда Григория Ивановича совершенно искренне полюбили в одной из парламентских партий, с помощью которой он обзавелся соответствующим значком и - в нагрузку - персональным кабинетом, то на вопрос мандатной комиссии об уровне образования он уверенно ответил: "высшее". На деликатный запрос, посланный управлением делами Думы в тихий провинциальный город, пришел сухой официальный и положительный ответ дополненной справкой (за гербовой печатью) об окончании имярек полного курса (!) исторических наук.

Через некоторое время у молодого парламентария появились нужные знакомства и, почувствовав уверенность в силах, он выставил свою кандидатуру по одномандатному объединенному Пыталовскому округу. Пока местные крестьяне искали ответ на чисто русский вопрос "А ты кто такой?", Григорий Иванович выиграл предвыборную гонку. После чего аккуратно (один раз в месяц) его сдержанный баритон сдержанно звучал в защиту обездоленных жителей самого западного - после Калининградской области - региона страны. Не обошлось без конфликта. Когда первый свободно избранный губернатор господин Мудряков (по официальной легенде - однокашника самого Бориса Николаевича) попытался навести порядок на неспокойных границах России (проще говоря, самому получать дивиденды от пыталовских нефтяных скважин), столкновение двух ветвей власти закончилось печально для исполнительной. Увы, но губер, прославившийся на всю Россию тем, что в целях экономии электроэнергии сделал рабочим днем воскресенье, хорошо разбирался только в часовых поясах, напитке "типа" коньяк, разлитого в подвале на соседней с Домом Советом улице, но ни чего не смыслил в высокой политике.

Что глотали в столичный коридорах власти? Для него так и осталось загадкой. К тому же, Мудряков, всегда имевший дело с криминальным быдлом, наивно полагал, что раздербанить бизнес новоявленного депутата будет… "как два пальца о бетономешалку". Между тем бывший охранник оказался прозорливее выходца из уральской глубинки: свои основные активы он предусмотрительно захеджировал через свопы с западными компаниями, а оставшуюся недвижимость закредитовал на Западе. Поэтому, как не тужился Мудряков, натравливая на официальный бизнес Любомудрова фискальные конторы, все оказалось в пустую. А вскоре первый демократ области был отправлен на законную пенсию с негласной формулировкой – "за экономический кретинизм".

Рудиментарным выкидышем этой локальной нефтяной войны стал городской еженедельник "Обозреватель". Чтобы не потерять "бойцовские качества" газета время от времени разоблачала козни врагов трудового народа. В этом политическом сезоне решено было мочить мэра города Петра Васильевича Мунтяна (то ли отказался пить на брудершафт с нужным человеком, то ли не тому передал выгодный подряд на строительство – кто знает?), поэтому грех было в такой ситуации не воспользоваться исчезновением Мишеля. Дело оставалось за малым – пикантными подробностями.

Следом за Степой на территорию городской газеты ворвались телевизионщики, но кроме облупившихся дверей кабинета Мишеля (крупно!) им ничего не досталось. Горелов только развел руками, остановив коллег около дверей редакторского кабинета: 

- Ключи забрала милиция, а кровь сами в кадр вклеите. И вообще, у меня номер горит.

Дешевая по своей сути попытка выйти на Щелчкова через предложение "Юрка, а может того…по соточке?!" тоже ничего не дала. Самым эффектным кадром стала прячущаяся за дверями подсобки Маша. А стихийно начатый Дычко брифинг Влад решительно прекратил – субординацию Вера Андреевна нарушить и не пыталась, но еще один кусочек зла на коллегу, конечно же, затаила.

Эх, знала бы Вера, как ловко поступила Алевтина Жаркикова, которая не стала зарабатывать себе популярность местного значения. Она быстро и по-тихому сбросила горячую информацию по электронной почте в "Независимую газету", с которой сотрудничала в основном по налоговым темам мужа – гешефт получался финансово очень выгодный. Впрочем, в вынесении сора из городской избы Жарикова оказалась не первой, потому что Горелов, который тоже не брезговал черной, но хорошо оплачиваемой работой в Агентстве Национальных Новостей, тоже послал туда коротенькую информацию. И сразу получил рикошетом заказ на четыре тысячи знаков по теме "Плюс Лужков, минус редактор".

Но это уже были сверхурочные, которые, между тем, не избавляли Горелова от необходимости собрать очередной номер - выпуск газеты для него в большей степени напоминал процесс оживления монстра доктором Франкенштейном.

Для начала ему пришлось немного пообщаться с Дычко.

- Вера… - тщательно подбирая слова, начал ответсек. – Опять ты…Я понимаю, что этот…твой герой…сволочь изрядная, но ты бы попробовала написать не только о праве, но и о морали. Наверняка есть случаи, когда (ну, к примеру!) она ждала его десять лет из отсидки и дождалась. Или в Сибирь к нему поехала – к месту отбытия.

- От нас в Сибирь не отправляют. Наши в Крюках или Середке сидят, - попыталась перевести разговор в географическое русло Дычко.

- Пусть в Середке. Так даже интереснее. Представляешь, как можно это раскрутить? Она поняла, что любит своего мужика. Такое ведь бывает?

- В сказках?

- Хорошо, пусть сказка случится в Середке! Ты поспрашивай в прокуратуре, у них наверняка что-нибудь найдется. Не обязательно муж и жена. Может быть, это мать и дочь.

- Лесбиянки, что ли?

Володя оторвался от макета полосы. Веру смотрела на него оловянными глазами, совершенно не понимая, "кака-така-любов?", когда Россию разворовывают.

- Ладно, - отпустил он Дычко с миром. – Но ты все же подумай.

Зазвонил телефон.

- Владимир Алексеевич, третью полосу делать будем? – на другом конце трубки томилась мадам Жарикова. Вскоре она и сама материализовалась а, держа в руках ворох информаций.

Что тут поделаешь?