Убейтесь об стену, или Гротеск наизнанку
…За спиной сидел мужчина и громким недовольным шёпотом комментировал происходящее на сцене. Примерно через полчаса терпение зрителя лопнуло, и он спешно ретировался. Вместе с ним представление покинули ещё человек как минимум восемь. Никто больше не мешал смотреть в центр сцены. Я попытался взглянуть на увиденное его глазами - взглядом гневного раздосадованного зрителя. На сцене, среди застывших в недоумении театралов, в условных алюминиевых декорациях, кривлялись и конвульсировали какие-то неопрятные мужики в трусах, женщины в хламидах. Они то кричали страшными утробными голосами, то произносили глубокомысленные философские диалоги, то недвусмысленно изображали оргазм. Одну героиню вздёрнули на дыбу. А в какой-то момент актёр с кувалдой расколошматил голову незадачливого зрителя. Хорошо, что зритель оказался манекеном. Это был спектакль «Танго» московского театра «А.Р.Т.О», который прошел на сцене псковского театра в пятницу, 7 марта.
Пару раз я поймал себя на мысли, что конфликт, воплощённый на псковской сцене (если его предельно упростить, конечно), вполне мог бы служить остроумным комментарием к тому, что в последнее время происходит внутри и вокруг самого Псковского театра драмы, - своего рода парафразом противостояния между творческим экспериментом, инициированным худруком Василием Сениным, и абстрактной «традицией», за которую бьётся здешняя «культурная общественность». В «Танго» от «А.Р.Т.О» единственным проводником и идеологом «соблюдения приличий» выступает некто Артур, бунтующий против разнузданных нравов собственного непутёвого семейства.
Главный герой - контрреволюционер, стремящийся призвать семью и общество к порядку, доказать, что вовсе не «всё позволено». Отщепенец пытается отстоять аполлонические идеалы гармонии и строгие моральные нормы, тогда как вся его семья исповедует самое безудержное дионисийство и промискуитет. Подлинная трагедия уже не возможна, - ни в искусстве, ни в жизни, - возможен только фарс, гротеск, да и то вывернутый наизнанку. Жёсткие формы, слепое следование ритуалам с неизбежностью превращаются в свою противоположность - в беспрерывную смену масок, в безнадёжный маскарад, выход (побег) из которого один — удар головой об стену.
Пьеса знаменитого польского драматурга, прозаика и художника Славомира Мрожека «Танго» датируется 1964-м. То есть либретто, вдохновившему на постановку режиссёра Андрея Калинина, исполняется полвека. Срок не шуточный, за это время успели устареть многие пьесы и театральные новации. Однако версия «Танго» от «А.Р.Т.О» выглядит пугающе актуально. И если 50 лет назад бунт против релятивности эстетических практик, против релятивизма человеческого удела, возможно, воспринимался как причудливый парадокс, то сегодня это, скорее, трюизм, констатация факта, статус кво, что только усиливает депрессивный эффект.
Мрачная ирония Мрожека никуда не исчезла и в интерпретации «А.Р.Т.О» стала ещё изощрённей. Условный плюс давно поменялся на минус, новаторство обратилось в штамп, эксперимент — в необходимость, и помрачённый разум мучительно ищет хотя бы какие-то «духовные скрепы», но... ожидаемо ничего не находит, кроме пустого церемониала, лишённого всякого смысла, да скрипучего рыцарского костюма.
Разумеется, «А.Р.Т.О» не случайно рифмуется с Антоненом Арто и его театром жестокости, с биомеханикой Мейерхольда и драмой абсурда. Жестокость в данном случае — синоним необходимости, давления, оказываемого на всех участников драмы. «Танго» — сложноподчинённое сочинение, требующее крайне напряжённого внимания зрителя здесь и сейчас. Смыслы представлены не столько в диалогах, сколько в знаках, щедро возникающих по ходу действия.
Сценография Николая Рощина предельно функциональна, всякая вещь есть сигнал: если на сцене является кувалда, то эта кувалда обязана «выстрелить». Зритель либо вовлечён в действо, превращаясь в часть функциональной «ожившей» декорации, либо остаётся трагически безучастным и, не вытерпев, не выдержав предложенного испытания, уходит со спектакля, обернувшись в досаде и гневе. В любом случае — это трудная, почти невыносимая задача.
С одной стороны, зритель вынужден вслушиваться в интеллектуальный разговор, как бы участвовать в философском диспуте хотя бы на правах свидетеля, вовлекаемого в последние, «достоевские» проблемы бытия: пределы свободы, возможность убийства ради отвлечённой идеи, конечность индивидуального существования, заброшенность в мир, одиночество и отчаянье, Богооставленность человека, близость смерти и естественность насилия, предопределённость Зла и т. д.
С другой стороны, вместе с актёрами зритель решает эти экзистенциальные проблемы в почти непосредственном контакте с предельно конкретными, телесными, физиологичными способами доставки смыслов, в приёмах радикального психофизического сгущения, в попытке достичь на сцене некого экстраординарного состояния, как сформулировал Андрей Калинин на брифинге после спектакля, посредством «вывернутого гротеска».
Зритель, конечно, не способен повторить отрепетированный аффект актёра, но он вполне способен ему сочувствовать, сопереживать, чтобы в итоге понять и постичь. В этом я увидел и сверхзадачу спектакля, его единственную художественную цель. Ощущения не из приятных. Вместе с актёрами театра «А.Р.Т.О» я побывал в Аду. Если Ад существует, то выглядит он именно так, как в «Танго». Сильных впечатлений теперь хватит надолго.
Саша ДОНЕЦКИЙ
Фоторепортаж с прогона спектакля смотрите здесь >>>
