Матерщина и безотцовщина
Чем дальше я смотрю эту "Санта-Барбару" про биоматерь Юлю, тем больше мне хочется (и наверное, не одной мне) посыпать нашу Псковскую область дустом. А лучше, метеоритами. Я не знаю, что там американские приёмные родители сделали с Максимом Кузьминым… Но не удивлюсь, если окажется, что они всего-навсего продлили ему жизнь. Насколько смогли. Потому что он был убит ещё в тот момент, когда его зачали спьяну с кем ни попадя. А чтобы уж добить наверняка, потом ещё несколько месяцев подпаивали водкой внутриутробно, пока далёкая заокеанская приёмная мама Шатто не стала во всей этой истории крайней.
Вспоминаю, как ещё до эпопеи с "Законом Димы Яковлева" в новостях по "Первому" показывали сюжет про усыновлённых американцами российских детей. Меня поразило даже не то, как американские родители приделывают этим детям руки-ноги. Там был один мальчик, которого забрали в Штаты не пятилетним зайчиком, а прыщавым подростком, к тому же уже вполне сформировавшимся олигофреном. У него, как вы уже догадались, была своя "биомама Юля", "благодаря" которой этот парень годам к десяти уже успел выжечь себе клеем "Момент" половину мозга. Пока не угодил в детский дом. Не исключено, что в псковский. Но американским приёмным родителям он всё равно "зачем-то" оказался нужен. Послушать Михаила Зеленского, то не иначе, как для "опытов" по "привязыванию". Как бы там ни было, когда этого пацана показали по "Первому" ещё тех, доантимагнитских времён, ему было лет 18. Он по-прежнему жил в приёмной американской семье, где его полюбили как родного, работал на автозаправке и выглядел весьма симпатичным, застенчивым, ну может быть, слегка заторможенным юношей.
Теперь расскажу про детей, которые остались. Несколько лет назад моими соседями сверху оказались алкоголики. Я знала этих людей сызмальства. Когда-то очень давно это была образцовая советская семья: папа и мама трудились на заводе, были передовиками производства, висели, небось, на доске почёта, а их юная, на редкость красивая дочка славилась успехами на спортивном поприще.
Потом работы на заводе, как известно, не стало. И все трое, включая юную мастерицу спорта, как-то на удивление скоропостижно спились. "Комсомолка-спортсменка" ещё вдобавок нашла себе "сожителя", наподобие Юлиного банщика, и родила от него ребёнка - девочку.
Когда я снова поселилась в квартире под ними, бабушка этой малышки уже умерла. Поэтому спортсменкину трёхгодовалую дочку "воспитывали" биологическая мама, её очередной сожитель и дед, к тому времени уже не только законченный алкоголик, но и туберкулёзник.
Иногда посреди ночи мне казалось, что на этого ребёнка уронили шкаф: вот такой сверху раздавался грохот и вот так душераздирающе эта маленькая девочка кричала. Мне чуть ли не каждую неделю приходилось вызывать в эту нехорошую квартиру милицию. Милиция обычно заставала такую картину: дедушка с сожителем катаются по полу, раскровянив друг другу физиономии, а ребёнок стоит в своей кроватке и визжит, ужасаясь всему происходящему.
Что касается девочкиной мамы, то в такие ночи она шлялась неизвестно где.
Конечно, я сразу же пошла в органы опеки и написала заявление, умоляя забрать ребёнка в какой угодно детский дом, только подальше от этой, с позволения сказать, семьи. Биоматерь с третьей попытки всё-таки вызвали на комиссию по делам несовершеннолетних. Там какие-то местные Марии Арбатовы, видимо, научили её быть настоящей мамой и отпустили с миром. Вот и всё.
А, не всё. Ещё бабули из нашего подъезда стали смотреть на меня косо: типа, какая ж я всё-таки нехорошая, чего удумала - сделать ребёнка сиротой при живой-то матери. Пока однажды под утро им самим не пришлось "вмешиваться не в своё дёло" и ломать дверь, чтобы выхватить этого ребёнка из огня.
В ту ночь эта трёхлетняя, повторюсь, малышка осталась дома совсем одна и на беду нашла спички. Хорошо, что это случилось на рассвете: кто-то в нашем подъезде уже проснулся, унюхал запах гари и успел поднять шум. После этого мои сердобольные пожилые соседки сами уговорили меня написать в органы опеки ещё одно заявление и дружно под этой бумагой подписались. Опять без толку.
Кончилось тем, что я не выдержала и поменяла квартиру. И очень вовремя, потому что, пока я её меняла, мои соседи сверху разбили пятилитровую бутыль браги, которая застыла у меня на потолке карамельной глазурью, а чуть только я съехала, устроили в подъезде ещё один пожар, в котором наполовину выгорела моя бывшая спальня.
В общем, я чуть не радовалась, что так легко отделалась. Пока однажды, несколько лет спустя, вдруг не встретила в городе ту самую биоматерь и ту самую, уже подросшую, девочку. Это было бледное, сутулящееся, как вымученный в подвале картофельный росток, не по-детски безэмоциональное существо, уже необратимо похожее на известную всем маму Юлю из Гдова. Мне было страшно взглянуть ей в глаза. Я поняла, что всех нас, кто был невольным свидетелем её младенчества, можно было бы судить за оставление ребёнка в беде, как приёмного отца Димы Яковлева.
Ещё одного такого ребёнка лично я оставила в беде совсем недавно вечером, когда по дороге домой зашла купить молока. В один из тех магазинчиков "шаговой доступности" на углу, которые иногда честно называются "алкогольными супермаркетами". По счастью, в некоторых таких магазинчиках продают ещё и молоко. Или по несчастью, потому что пока покупаешь молоко, всё равно пропахнешь сивухой, как форменная биоматерь.
Вот и на этот раз возле кассы переминался с ноги на ногу некий незнакомый мне подвыпивший мужчина. А рядом с ним маялся ребёнок лет пяти. Папаша что-то сосредоточенно выбирал, а ребёнок хлюпал носом.
Я присмотрелась к этому малышу повнимательней и увидала, что мальчик… это был мальчик… дрожит от холода и что у него явно поднялась температура. Из носа у этого крохи текло, покрасневшие глаза распухли, он всхлипывал просто оттого, что еле-еле держался на ногах, а когда заметил, что я на него смотрю, в свою очередь стал умоляюще смотреть на меня.
Тем временем его биопапа наконец-то определился с покупкой. Он сунул под мышку полуторалитровую пластиковую бутыль какой-то дешёвой бормотухи, после чего покосился на меня, как бы слегка застеснялся нас с продавщицей и на оставшуюся мелочь милостиво купил своему сынишке упаковку жвачки.
Я потом вышла на улицу и долго смотрела на этого отца и этого сына – как они уходили куда-то в ночь, умиротворённые жвачкой и бормотухой. На улице, между тем, было добрых минус двадцать. Злых. А мальчик семенил за своим биологическим отцом, перебирая ногами в резиновых сапожках.
Теперь про снаряды, которые падают и падают в одну и ту же воронку, но всё без толку. Как только на Россию упал метеорит, мои сетевые друзья из Бразилии, Таиланда и Австралии сразу же запереживали, а как там я и не пришибло ли меня ненароком этим космическим булыжником. Я здорово повеселилась, живописуя им моё чудесное спасение, а заодно в очередной раз постаралась объяснить моим далёким заморским друзьям, каково моё истинное географическое положение.
Не прошло и двух дней, как мне пришлось сильно об этом пожалеть. Хотя на этот раз соболезнований не последовало. Все молчат. Может, уже готовые шарахаться от меня, как от прокажённой.
Я не знаю, как у моих земляков, а у меня все эти дни было такое чувство, как будто меня показали по телевизору голой. Вот мы тут какие, в этой нашей Псковской области, нечадолюбивые. Глядите – какая у нас тут вопиющая матерщина с безотцовщиной. Полюбуйтесь, как эта вымирающая Псковская область теперь демонстративно вымирает по всему миру.
Выставленная на всеобщее обозрение биоматерь Юля добавила красок к портрету среднестатистической современной псковитянки. Псковская зона бедствия предстала перед миром во всей её неприкрытой "красе".
А ведь мы никакой Америки миру не открыли. Социологи ещё ко-огда обозвали Псковскую область демографической ямой – самой глубокой в России. Я ещё два года назад ехала на пресс-конференцию к тогда ещё президенту Дмитрию Медведеву с надеждой уговорить его присвоить Псковской области статус если не олимпийского Сочи, то хотя бы солнечной Чечни. Но даже две подряд смерти псковских сирот в США никого ни в чём не убедили.
Чувствуешь себя распоследней псковской сиротой, которая ждёт-пождёт загулявшую в столице биоматерь Юлию, а та всё никак не доберётся до Пскова, навечно застряв в своём вагоне-ресторане, и только всё клянётся с экрана телевизора поставить нас на ноги, опираясь на надёжное мужское плечо своего очередного сожителя.
Ольга Миронович, Псковское агентство информации.
