Псковский губернатор о российской жизни

В прошлом году Псковская областная типография издала очередную умную книгу «Воспоминания  князя Бориса Васильчикова». В нынешнее время, когда смыслом существования общества и его главной добродетелью стала свобода слова, можно уверенно читать только надежные источники: исторические документы, и мемуаристику. И тогда приходишь к неприятному, но естественному открытию: все, что переживает сейчас Россия, она уже переживала  в период конца Х1Х начала ХХ века, вплоть до фразеологии и крови. Она также терпела поражение в войнах, также была продана партийными либералами и закончила свой путь на эшафоте, где были отрублены головы царской семье. В принципе, история России закончилась в 1918 году. Сейчас продолжается жалкое копирование: и событий, и людей. Можно предположить, что очередная попытка строительства капитализма и демократического общества закончится для России не революцией, а  развалом государства.

Воспоминания князя Васильчикова представляют достаточно взвешенный документ, написанный умно и сдержанно. Князь имеет право на определенные суждения и выводы: Борис Александрович был юридически образован (он выпускник Императорского училища правоведения), долгое время избирался новгородским губернским предводителем дворянства, его, как честного человека, назначали главуполномоченным русского Красного креста в русско-японскую войну, князь был министром земледелия при правительстве Петра Столыпина и членом Государственного Совета. Он много видел и много пережил. Он был шестидесятником, не только по рождению - 1860-й год,  но и по атмосфере либерального реформирования России, в которой он вырастал.  Свою жизнь  князь Борис Александрович Васильчиков, представитель очень известного дворянского русского рода, закончил эмигрантом во Франции в 1931 году.

Пользуясь известным творческим методом Дмитрия Галковского  «методом отрывков», предлагаю вашему вниманию некоторые принципиальные моменты мемуаров князя Васильчикова.  Это тем более интересно, что с 1901 по 1903 годы князь был псковским губернатором.

«Пусть демократия, которая с такой уверенностью сулит воссоздать будущую Россию на новых началах, вдохновляется  примерами самоотверженного служения Отечеству, которые подавало покойное Благородное Российское Дворянство» -

Б. Васильчиков.

О сельском хозяйстве: «Вся русская сельскохозяйственная культура в ее интенсивных проявлениях была создана, конечно, при содействии науки, нашими помещиками…и уровень агрономии в капиталистических русских хозяйствах был не ниже, а выше его среднего уровня в типичных хозяйствах Запада…русский хозяин был в высшей степени прогрессивен. Только лицу, посвященному в условия русского сельского хозяйства, может быть ясно, сколько нужно, помимо денег, затрат времени, труда, забот, знаний и любви к делу, чтобы создать племенное стадо, конный завод и вообще благоустроенное и доходное хозяйство; это совсем не то, что строить фабрику или  пустить в ход торговое предприятие». (24-25с.)

О крестьянстве: «Совершенно изменился облик крестьянина (после освобождения от крепостной зависимости – прим.) и всей его жизни, и изменился, с какой стороны ни смотреть, несомненно, к худшему для него самого и для общества; исчезло семейное начало, которое скрепляло крестьянство духом внутренней дисциплины, под сенью которой слагалась семейная домовитость…на работы, бывшие пережитком барщины, они приезжали как на праздник, в пестрых нарядах, на исправных телегах, запряженных сытыми конями. Я знаю, что многие мне не поверят, скажут, что это идиллические картины прошлого мне просто мерещатся под влиянием старчества, которое склонно идеализировать все, что связано со стариною, но я проверял в своей совести эти воспоминания и чувствую, что пишу правду, говоря, что крестьянину  в первые года после освобождения, когда он еще жил в условиях, которые создавались при крепостном праве, жилось много лучше, чем в последующие годы до революции. Как ему живется теперь, после революции, судить не могу. В частности, упомяну о песнях: мне всегда казалось зловещим признаком, что песня в деревне постепенно затихала и забывалась…». (49-50 с.)

О пьянстве и интеллигенции: «Этот распад  крестьянской среды, кроме того, происходил в атмосфере, отравленной водкою. На глазах у всех деревня спивалась, и надо сказать, что это явление происходило при соучастии государственного аппарата, эксплуатировавшего винную монополию (она была принята в 1894 году – прим.) в узких интересах фиска, с полным пренебрежением ко всему остальному. Но и наша пресловутая общественность никогда этому злу не уделила того внимания, которого оно заслуживало. В ее истории, как и в истории нашего недолговечного представительного строя, вы не найдете ни одного существенного акта, ни одного решительно действия, направленного к радикальной борьбе с этим злом и пресечению его в корне. Выдвигались обвинения против правительства, говорилось о «спаивании народа», но этими возгласами, входившими в повседневный обиход политической оппозиции, все дело и кончалось. И народу, с отуманенным пьянством рассудком, интеллигенция преподнесла советы домогаться для улучшения своего положения всевозможных свобод. И народ, внимая наговорам, постепенно усваивал сознание, что его беды и его нищета происходят от причин, вне его лежащих, и с этим заблуждением он и вступил в революцию». (50 с.)

О самодержавии: « Я тогда думал, как и теперь думаю, что самодержавие для России есть наилучшая форма правления, но при одном условии - при наличии САМОДЕРЖЦА…Пройдут революции, изживется парламентаризм, разоблачится социализм, неизвестно, какая форма правления установится в России, но основы законодательства Александра II останутся как неотъемлемая принадлежность русского национального бытия». (194 с.)

О крепостном праве: «Возникло крепостное право в результате бесспорной в свое время ГОСУДАРСТВЕННОЙ НЕОБХОДИМОСТИ (выделено автором), а не на почве корыстного стремления сильных поработить слабых, как это было  в других странах. Князья и цари нуждались в ратных и всяких служилых людях, но при скудости тогдашней государственной казны, они расплачивались за службу преимущественно не деньгами, а пожалованием земель, с которых служилое сословие должно было кормиться и служить. Таким образом, возник класс помещиков. И государство, преследуя свою цель –обеспечение военной и гражданской службы, вмешивалось, постепенно прикрепляя крестьян к земле, а через нее - к помещику. Так возникло крепостное право, просуществовавшее до 19 февраля 1861 года».

Об Афганистане: «В Средней Азии, на нашей границе с Афганистаном, бывшим под протекторатом Англии, работала разграничительная комиссия; русский и английский охранные отряды стояли друг против друга. На реке Кушке был важный стратегический пункт, еще никем не занятый. Англичане самовольно его заняли до решения вопроса разграничительной комиссией, желая поставить ее перед свершившимся фактом. Командовавший русским отрядом, генерал Комаров на свой страх и риск силой прогнал оттуда англичан, и сам занял спорный пункт. Возник крупный инцидент: общественное мнение и правительство Англии всполошились, полетели дипломатические ноты, заговорили о войне…министр иностранных дел предлагает Государю целый ряд мер для улаживания инцидента: отозвание Комарова, его наказание, дипломатические ноты с сожалениями, извинениями и т.п. Достоверное предание гласит, что на все это Государь (Александр III) только решительно изрек: «Этому не бывать!», и в тот же день пожаловал Комарову золотое оружие. То же предание далее гласит, что, произнося эти слова, Царь так ударил своим могучим кулаком по столу, что стол разлетелся вдребезги…Инцидент этим был исчерпан, гордый Альбион притих, и пост на Кушке навсегда  остался за нами». (196 с.)

О школе: «В царствование Императора Александра III в правительственных кругах созрело сознание, что система начального народного образования, вверенная земствам и училищным советам, удовлетворяя до известной степени потребности ОБРАЗОВАНИЯ, оставляла без должного воздействия область духовно – нравственного ВОСПИТАНИЯ, в котором сельское население нуждалась едва ли не более, чем в тех элементарных знаниях, которые ему сообщались в границах, установленных учебными программами. Кроме того, правительство встало лицом к лицу с несомненным фактом стремления революционных элементов владеть народной школой…и через ее посредство проникнуть в крестьянскую среду. Для противодействий этому в 1894 году был создан новый тип начальной школы под названием церковно – приходской. Средства на их содержание были ассигнованы в распоряжение Святейшего Синода, и духовенство было призвано ими заведовать. От прежних, светских школ, в которых Закон Божий составлял лишь один из предметов преподавания, они отличались тем, что во главу угла их организации было поставлено духовно – нравственное воспитание в духе православной церкви. Этот правительственный почин сблизить школу с церковью был встречен нашей, так называемой общественностью, в ее левом, наиболее деятельном разветвленном крыле, и либеральной прессой сначала холодно, а потом, по мере размножения новых школ и увеличения средств на их содержание, явно враждебно… Для людей моего поколения, сознательно относившихся к проявлениям общественных настроений в тот период, который я описываю, черты бывшей борьбы либеральных элементов в обществе и земстве с церковной школой представляются характерными…борьба в России против церковно – приходских школ носила на себе все черты борьбы на Западе против «эколь конфессионель»…  На Западе борьба велась с открытым забралом, под флагом свободы совести, отделения церкви от государства, а в России эти цели камуфлировались: говорилось о негигиеничных помещениях школ, недостаточности учебников, переобременении  священников своими обязанностями и т. д. Но цель была одна и та же: ослабить через школу консервативное влияние церкви». (136-139с.)

О масонах и революции: «Процесс подготовки русской революции носит определенные признаки сходства с действиями по захвату власти масонами в Западной Европе. Та же, долго бывшая таинственной, но понемногу поддающаяся разоблачению, невидимая направляющая рука; тот же систематический камуфляж своих конечных  задач, дающий возможность завлекать себе в сотрудники бессознательных борцов за неведомые им цели; та же строгая дисциплина, поддерживаемая путем систематической травли всякими путями, всех противников и отступников. И если, сверх того, еще  остановится на том факте, который был засвидетельствован в 1924 году лицом, которое не скрывало, что он масон, что ВСЕ Временное правительство состояло  ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО из масонов, то не надо быть особенно прозорливым и иметь пылкую фантазию, чтобы заключить, что революция в России подготовлялась и была осуществлена силами, непосредственно связанными с главной масонской ложей «Гранд Ориан». Пусть эта революция оказалась не той, какой они готовили; это не устраняет их умысла, а только указывает на их недальновидность». (140с)

О земстве и интеллигенции: «Деятелями земского дела были те скромные работники, о которых в газетах не писали, и о которых вне их места никто не знал, в их руках земское дело шло и развивалось вопреки политике. Я утверждаю, что земские политиканы вроде петрункевичей, львовых, родичевых и проч., сыгравшие, несомненно, видную роль в подготовке и осуществлении революции, никогда не были выразителями преобладавших в земстве настроений, а напротив, они в земство вносили чужие ему настроения, созревавшие в оторванных от земли и народных масс городских, интеллигентных слоях. Но их деятельность налагала известный отпечаток на земство, и этот отпечаток в форме специально земского либерализма я и хотел отметить в его связи с революцией». (141с.)

«В России последних десятилетий не находилось места для творческого консерватизма. Пресловутая общественность была пропитана совершенно противоположными тенденциями, внесенными в нее нашей скороспелой, не имеющей корней в прошлом «интеллигенции»; ей нечего было сохранять, все ее устремления сводились к новому, и все существующее уже одним фактом своего существования было в ее глазах скомпрометировано».(216 с.)

О чиновниках: «…в широких общественных слоях слагалось убеждение, что все выяснившиеся в разное время недочеты, ошибки и преступления господствовавшего режима, устранились бы сами собой, если бы вместо чиновников на все места служебной иерархии сели общественные деятели со своими приспешниками из третьего элемента

(разночинцы – прим.). Этот момент настал в дни февральской революции: чиновник был сметен с лица земли, загнан куда – то в подполье; он был преследуем и поруган, и на места, им занимаемые, воссели представители пресловутой «общественности», облеченные всей полнотой революционной власти…». (143 с.)

«За два года моего пребывания министром я вынес очень высокое мнение о качествах петербургского чиновничества. Уровень личного состава петербургских канцелярий и министерств стоял неизмеримо высоко в отношении знаний, опыта и выполнения служебного долга…Поражала, кроме того, их огромная трудоспособность…Как общее правило, наше чиновничество обладало одним разительным свойством – это способностью в своей служебной деятельности отрешаться от своего личного «я» и всецело проникаться ведомственными взглядами и задачами, добросовестно выполняя их, хотя бы вопреки своим теоретическим или политическим взглядам». (228с.)

 «В государственном строительстве чиновник, будучи плоть от плоти русского народа и воплощая в себе все его качества и недостатки, явился достойным исполнителем предначертаний Самодержцев. Мы, однако же, всегда склонны были его хулить, видеть во всем бюрократическом строе одни слабые его стороны и по привычке выносить сор из избы, создали для нашей бюрократии то, что французы называют une mauvaise presse (плохая репутация)... многое из того, что возмущало в России и казалось чуть ли не чудовищным злоупотреблением, было, в сущности, нормальным проявлением человеческой слабости и людских недостатков. Сопоставляя порядки бывшей России с теми, что видим и испытываем за границей, нам они кажутся далеко не столько худыми, как они казались раннее». (227 с.)

О коррупции: « …один англичанин, владелец пивоваренной фирмы, был глубоко удивлен и поражен, когда выиграл свой процесс, не потратив на подкуп ни одной копейки, и как это было в противоречии с общераспространенным в Англии мнением о порядках в Царской России, о которых и посейчас плохо осведомленные писатели и ораторы редко упоминают без добавления «corrupt». Глубоко уверен, что вопреки распространенному мнению, порядки большинства наших казенных учреждений, сложившиеся при самодержавном строе, могли в этом отношении с честью выдержать сравнение с западноевропейскими административными учреждениями». (227 с.)

О губернаторах: «Одним из первых разрушительных действий Временного правительства было огульное, по всей России, удаление губернаторов, с передачей их функций председателям губернских земских управ (губернские комиссары – прим.)… Чтобы ни говорили против них, чтобы ни делали в дореволюционный период, чтобы умалить престиж губернаторов, все же надо сказать, что это была должность, имевшая в провинции тот нравственный авторитет, которым умное и добросовестное правительство могло и должно воспользоваться для предупреждения анархии. Но такого правительства в эту критическую минуту в несчастной России не оказалось. На месте, которое должна была занимать власть, оказалась группа людей, озабоченных более всего тем, чтобы сохранить свое революционное лицо. Доказать, что они не такие, какие были правители раньше, что они не намерены пользоваться общеупотребительными средствами для осуществления государственной власти, и поэтому они во время войны разрушили армию и предупредительно раскрывали двери России тем, кто вскоре легким нажимом плеча их спихнул с места и обратил в постыдное бегство…В губернии посылались департаментские чиновники под предлогом ревизии каких – либо отдельных губернских учреждений, и эти чиновники возвращались в Петербург с запасом сведений относительно губернатора….Могу удостоверить, если бы такой статский советник вздумал приехать ко мне в Псков, то в тот же день или он,  или я сел бы в поезд по направлению к Петербургу и уехал бы безвозвратно. Но были губернаторы, которые с этим мирились, подчинялись таким ревизиям…В стремлении Петербурга обезличить губернатора, лишить его унаследованного от прежних времен положения скорее сановника, чем чиновника, коим он импонировал в провинции, и сделать из него точного исполнителя предначертаний Министерства, сказывается вся политика наших бюрократических сфер, усиленно проводивших нейтрализацию во что бы то ни стало». (143 -149 с.)

О Псковской губернии и Псковском уезде: «С точки зрения  администрации, Псковская губерния представлялась собой одной из самых благоприятных. Округленная в своем очертании, она прорезывалась несколькими железнодорожными линиями; население ее было сравнительно мирное, безмятежно предававшееся своему земледельческому промыслу; она была еще сравнительно густо населена поместным дворянским элементом, выдвигавшим из своей среды деятелей, поставивших и поддерживаемых земское дело на весьма высоком, в большинстве уездов, уровне. В этом отношении первое место в губернии занимал Псковский уезд, который, благодаря почину… мог быть приводим как образцовый на всю Россию, по тому, как в нем поставлено земское дело, в особенности, в отношении агрономической помощи ( исторически эта традиция  сохраняется и ныне –прим.)…Могу с удовлетворением  засвидетельствовать, что благодаря этому, мне удалось наладить управление губернией опираясь главным образом на местных производителей, и через них установить вполне гладкие отношения с земством». (144 с.)

P.S. Многое нас соединяет с концом ХIХ началом ХХ столетия, что несложно понять из княжеской мемуаристики 20- годов ХХ в. Но как  сделать так, чтобы любовь к Родине и уважение к самим себе, как нации, не выражалось в перманентных революциях, разрушающих великую державу?

Вот такая скобарская правда. Наташа Богомолова.