Чтение для впавших в уныние
В Санкт-Петербургском издательстве «Библиополис» вышла симпатичная книженция Майи Кучерской «Чтение для впавших в уныние». Она попалась мне на глаза в областной типографии, которая этот обаятельный труд писательницы напечатала в уходящем 2004 году. В подзаглавие книжки есть уточнение: Современный патерик. В стародавние времена патериками назывались короткие правдивые истории из жизни православных подвижников и поучительные истории о грехопадениях. Человек неверующий, атеист мало что в ней поймет; фанатичный ортодокс же вполне может возмутиться несколько хармсовской манере писания о священнослужителях и прихожанах, но человек понимающий и религиозный, найдет в труде Майи Кучерской много доброго, поучительного и интересного.
В новые времена, которые позволили нам быть публично верующими т.е. не скрывать своей веры в Господа, ходить открыто на богослужения (отдельное спасибо Михаилу Сергеевичу), жизнь церкви, ее бытование привлекают особенное внимание «вновь прибывших» в церковные врата. Майе Кучерской, как калике перехожей, много пришлось путешествовать по городам и весям, монастырям и приходам нашей бывшей Святой Руси. И написалась книга о жизни современной церкви, ее батюшек, монахов и прихожан. Жизнь такая, какой наблюдала ее Майя Кучерская своими добрыми смеющимися глазами.
Возможно, наша церковь ее не одобрит, а, может, снисходительно к слабостям «вновь обращенных», промолчит. Пишется книга автором в стиле русской фольклорной традиции и в диапазоне от небылицы до притчи. Книжка составлена из нескольких циклов, например, цикл «Чтение в Рождественский пост», или «Чтение на ночь в женском монастыре», или «Хороший человек», или «Чтение для впавших в уныние» и т.д. Здесь же я представлю несколько фрагментов этого редкого, потому что почти фольклорного, труда.
Отец Михаил говорил: «Наступило время великого расслабления и немощи. Мы не способны ни на что и ничего не можем. Давайте хотя бы признаем это. И да помилует нас Всемилостивый Владыка».
Батюшка Михаил служил в Нью-Йорке, и у консерваторов слыл опасным либералом, а у либералов – просто хорошим батюшкой. Ручки целовать он не давал, никем не руководил, чад не растил, а Всенощную и великопостные службы служил с большими сокращениями. Ретрограды его осуждали, а все остальные любили. Сам он никого не осуждал, а просто любил. И когда рассказывал смешные истории, первый смеялся и хлопал себя по коленкам. И говорил – если служить без сокращений, люди из церкви совсем разбегутся, они тут нежные, американские, а так хоть немного на службе постоят.
Лариса Епифанова училась в православной гимназии. Гарри Поттера там читать было нельзя. Потому что он был магический, а магию церковь не благословляет. Про это гимназистам много раз говорили на общих собраниях духовник гимназии, отец Владимир, и их учителя. Только глупая Лариса не слушалась своих мудрых руководителей и брала книжки про Поттера у соседки из нормальной школы. И постепенно все части прочла, а потом еще посмотрела три фильма, причем, не по одному разу. Кончилось это ужасно. Однажды ночью к Ларисе Епифановой прямо на метле прилетел сам Гарри Поттер. Миленький такой мальчик в очках. Влетел прямо в распахнутую балконную дверь, быстро облетел всю квартиру, сказал Ларисе «ку-ку» и улетел обратно, точно его и не было. С тех пор Лариса сильно заикается и очень плохо спит.
Отца Александра Меня спрашивали: «Почему вы хвалите любые стихи, которые вам приносят, даже и вовсе графоманские? – лучше уж пусть пишут стихи и верят в свое предназначение, чем пьют горькую»,- отвечал отец Александр.
«Батюшка, только вы моего Ваню на крестинах в воду не макайте. - Но вы же его крестить пришли. - Но я же не знала, что вы будете его макать».
«Дорогие братья и сестры, перед Святым причастием складывайте руки крестообразно, громко называйте свои имена и заранее вынимайте вставные челюсти».
Один батюшка вообще ничего не умел. Не умел отремонтировать храм, и храм у него так и стоял пять лет в лесах. Не умел с умом заняться книготорговлей и выбить точки, запустить книжный бизнес…У него не было нужных связей, щедрых спонсоров, десятков и сотен преданных чад, не было машины, мобильника, компьютера, е-mailа и даже пейджера. У него не было дара рассуждения, дара прозорливости, дара красивого богослужения – служил он тихим голосом… Проповеди он мямлил и повторял все одно и то же из раза в раз. Его матушку тоже было не слышно и не видно, хотя она у него все-таки была, но детей у них тоже не было. Так батюшка и прожил свою жизнь, а потом умер. Его отпевали в хмурый ноябрьский день, и когда люди хотели зажечь по обычаю свечи - свечи у всех загорелись сами, а храм наполнил неземной свет.
Один батюшка ненавидел людей. Произошло это с ним не сразу. Сначала он всех любил, а потом всех разлюбил. И запрезирал. Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей. Потому что людей было много, и с годами становилось все больше, и они, эти безликие жаркие толпы, во-первых, дышали, во-вторых, толкались, лезли вперед, громыхали банками для святой воды, тыкали ему в лицо вербами, чтобы он получше их окропил, задавали шизофренические вопросы, на исповеди рассказывали про плохих мужей и свекровей, требовали советов, но советов никогда не выполняли, верили в сглаз, носили причащать своих дико орущих внуков по совету бабушек–колдуний. И по большим праздникам батюшка даже служить старался с закрытыми глазами. Ему казалось, что вот он откроет глаза – и его ненависть к ним их сразу испепелит. Но так–то он человек был очень хороший в кругу семьи и друзей – приветливый, ласковый, просто раздражительный слегка, а человек отличный. С детьми в воскресной школе делал воздушных змеев.
Отец Николай жил на острове. Люди ехали к нему на поезде в Псков, потом до деревни, оттуда три километра пешком, дальше плыли на моторных лодках и катере. А зимой шли пешком по льду, или катились на специальных машинах, которым не скользко ехать по льду. Во льду отражалось заходящее красное солнце. Люди думали: сейчас мы увидим великого старца, и он нам все объяснит. А отец Николай говорил им: «Зачем вы приехали? Я вам все равно ничего не скажу». Отец Николай был старенький. Только руки у него были сильные, он бил ими по лбу всех глупых и непослушных. И пел песни чисто и громко, как молодой. Отец его ведь был регентом церковного хора, а батюшка с детства любил церковное пение.
Прошел мой век, как день вчерашний, Как дым промчалась жизнь моя, И двери смерти страшно тяжки, Уж недалеки от меня,- всем, кто приезжал к нему, батюшка читал эти стихи. Все думали: «Это батюшка прозорливо предсказывает свою кончину». Но годы шли, а батюшка жил да жил и по–прежнему читал эти стихи. Он говорил, что проживет 104 года, однако, умер в 93. Накануне отец Николай вымылся, облачился в священническое облачение, взял в руки крест и умер.
Одного инока сжирала черная тоска. Он уж и так с ней, и эдак – не уходила. И был он в монастыре самым веселым человеком – все шутки шутил, все посмеивался. Только в последний год инок погрустнел и стал тихий, тоска его совершенно оставила, и можно было уже не шутить. Он вдруг начал слабеть, ослабел и умер. Во время его отпевания в храме разлилось благоухание, многим показалось – расцвела сирень. А это отец Василий просто победил дьявола.
Отец Митрофан. Если жена жаловалась на мужа, или на свекровь, или же на соседа, батюшка давал ей один и тот же совет: «А ты его убей».
-Как убей? - изумлялась женщина. - Задуши подушкой или подсыпь в чаю мышьяку. Иногда же добавлял: «А можно отправить его на мясокомбинат и порезать на сосиски». После этого жаловаться на близких ему переставали.
Когда отец Митрофан совсем постарел, его черные волосы побелели и прямая спина согнулась, он стал другим. Никого уже не бил, ни на кого не ругался, на исповеди почти ничего не говорил, только молча слушал, иногда тихо кивал. Кивал на все, чтобы ему не сказали. Некоторые думали: может, он не слышит? И переспрашивали: «Батюшка, вы меня слышите? – Слышу, все слышу,- подтверждал отец Митрофан, продолжая перебирать четки и отвечать на вопросы. Но когда уж очень настаивали и требовали от него совета в обязательном порядке, он поднимал глаза и говорил тихо: «Деточка, Христос Воскресе!»
У отца Афанасия было послушание – исповедовать сестер монастыря. Как-то раз к отцу Афанасию приехал отец Илья, старинный друг отца Афанасия по семинарии. О, как я мечтаю, - скал отец Афанасий другу, когда они уже посидели немного за столом и хорошо закусили, - чтобы хоть одна монахиня нашего монастыря кого-нибудь убила. - Что ты, что ты говоришь, батюшка, - замахал на него руками отец Илья. - Не могу больше слушать, как подходит одна за другой, и все точно сговорились: «Батюшка, я в среду съела сардинку».
Отец Мисаил не поленился и позвонил начинающей писательнице: «Слышал я, что вы, госпожа Кучерская, пишите пасквили на батюшек. И даже их читал: временами смешно, но чаще грустно». Кучерская же в трепете молчала. Сам знакомый Ахматовой звонит ей и преподает урок.
-Вообще же писать про пастырей – дело опасное и неблагодарное, – продолжал отец Мисаил,- хорошо знаю это по собственному опыту. Так что уж лучше бы вы, матушка, занялись рождением детей. У меня такой возможности нету, а то бы, ей Богу, бросил писать и начал нянчить детишек. Но вы не забывайте, чадородие намного спасительней, чем писательство.
Подивилась Кучерская такому вниманию к себе и пастырской заботе, и от удивления начала рождать детей – одного, другого. Но на втором что-то дело застопорилось. И тут уж ничего не поделаешь: или дети, или батюшки. Так что снова она начала писать свои небылицы про пастырей. Жить я без них не могу, - говорит, - Вот и все.
И вот дети в садике, а она целые дни пишет, перечитывает свои истории вслух, бьет себя по бокам, хохочет, подскакивает, а временами горько плачет.
Майя Кучерская, автор «Чтения для впавших в уныние», пишет о себе: «Есть такая старинная немецкая поговорка, описывающая основные грани женского бытия: киндер, кюхе, кирхе. Мои пристрастия прекрасно исчерпываются этой триадой. Три К и три Л. Люблю двух моих маленьких киндеров — самых чудесных и смешных на свете детей. Люблю нашу кухню — самое уютное место в доме, сюда стекаются друзья, здесь царит наш папа, который готовит нам пиццы, заваривает таинственные чаевые смеси, и душа поет. И еще я люблю ходить в кирху, по-русски — в церковь. И писать мне интересно только про нее, отчего немного неловко (ну, как можно быть такой ограниченной!); к тому же это ужасно тяжело, все время движешься по острию. И оступаешься — неизбежно. Но очень уж хочется сказать совсем простое: современная церковь живет и дышит, в ней происходит своя удивительная, разнообразная, богатая жизнь. С болезнями, катастрофами, трагедиями, но и с радостями, озарениями, любовью. И всякими веселыми историями тоже, пересказывать которые невозможно без улыбки, а порой и гротеска. Так вот и бегаю по моему треугольнику. И лет мне тоже 33. А живу я в Москве, работаю то ли литературным критиком, то ли преподавателем».
Вот и истории пишет Майя Кучерская – патериковые, житийные. Кто умеет, тот вместит.
А так как наше, почти православное Отечество, переживает сейчас Святочную неделю по Рождестве Христове, то можно вспомнить, что когда наш Господь Иисус Христос рождался, ему не на что было купить дорогой кроватки, дорогой коляски, красивых кружев младенчиковых. Не было денег у Его Матери – Девы Марии и Иосифа. Да и родился-то Господь не в платной палате, а в яслях, в хлеву.
Так что всех с Рождеством Господа нашего Иисуса Христа.
Вот такая скобарская правда, и не только. Наташа Богомолова.
