Так началась моя сознательная жизнь...

Война!!!

С такого ужасного крика моих матери и бабушки началась моя сознательная жизнь. Мне было всего 2,5 года, поэтому запомнились самые страшные моменты войны.

До войны в нашем доме располагалось правление колхоза «Путь к социализму». Тогда еще радио было в нашем деревенском доме. Сразу после объявления войны у нас стали собираться мужчины и молодые парни из деревни, сидели на полу, прислонившись спинами к лавке, и курили, обсуждали свои дальнейшие действия.

Больше я их не видела. Ушли на фронт.

Когда началась война, жителям нашей местности было предложено эвакуироваться. Нас у мамы трое, что делать? Но Яков Иванович - мамин двоюродный брат - сказал ей: «Мария, у тебя трое детей, доедете ли до назначенного места? Вряд ли. Помирать, так дома». Яков Иванович по возрасту не подлежал мобилизации. Так мы и остались дома.

А жители соседней деревни Загорье эвакуировались. Рассказывала моя свекровь Иванова Мария Павловна, что когда они доехали до станции Дно, налетели фашистские самолеты, разбомбили станцию. Какой был ужас!!!

Они, кто уцелел, повернули назад. Когда вернулись, дома уже были заняты немцами.

До глубокой осени они с маленькими детьми жили в лесу. И только осенью вернулись в свои дома. Узнав об этом, мама убедилась, что правильно поступила, оставшись дома.

… прибежали мальчишки с криком: «Немцы!» Я с ужасом прижалась к стенке и выглядывала в окно. В нашу улицу въезжали на повозках, мотоциклах фашисты. Это было в июле 1941 года. На улице жара, у нас открыта дверь. Фашисты с шумом заваливаются в избу, такие длинные, тощие, страшные. Что-то начали говорить на своем языке. Наш кот Ванька (старый, умный драчун с оборванными в драке ушами) спал на печке. Услышав незнакомую речь, заорал и с печи прыгнул прямо в дверной проем, убежал на улицу. С тех пор мы его не видели. Его нашли после войны на чердаке соседнего дома, когда проводили санитарную обработку жилищ. Он был мертв. Говорят, умер от разрыва сердца.

Немцы расположились в зимней части дома. А мы сначала жили в холодной части дома, а потом в землянке.

Фашисты сразу же забрали всех коров из деревни. Хозяева выгнали всех своих и колхозных коров и овец в поле, чтобы спрятать их от фашистов. Но коровы захотели доиться и сами побежали домой, не могли их остановить даже взрослые. Фашисты всех коров согнали в наш сарай, резали и жрали. Когда сожрали коров, стали ловить овец – сожрали. Вытащили из хлева свинью. Свинья визжит, а они подняли ногу… «дошвиданья!» - тоже зарезали и сожрали. Дошла очередь до кур. За курами бегали по картофельным бороздам, падали, опять поднимались и гонялись за курами, пока не переловили всех.

Однажды двое с автоматами, с засученными рукавами явились к нам в холодную часть дома и, наставив автомат на нашу бабушку Настю, требовали: «Матка! Яйку, масло!» Бабушка говорила, что у нас нет, детей много, кормить надо. Фашист оттолкнул бабушку и сам полез в шкаф, где у нас хранились продукты, и каждому было приготовлено по пол-литра меду. Все забрали, нам ничего не оставили, сожрали фашисты. Очень понравился им мед. Но этого им было мало. Захотели взять мед у пчел. Вечером, перед закатом солнца, когда все пчелы были в своих ульях, немцы полезли за медом в ульи, но пчелы их перекусали. Разозлились фашисты и подожгли ульи. Была безветренная погода, пламя стояло столбом, а над ним кружились пчелы и падали в огонь. Мы смотрели в окно и плакали. Чудом уцелел один улей – лежак.

Зерно было закопано в огороде, но фашисты нашли и забрали все.

В нашей местности - Псковской области Палкинский район - немцами был устроен тыл. После боя из-под Ленинграда фашистов везли к нам на отдых. Поэтому немцы постоянно менялись.

Когда говорят о культуре немцев, простите, но я не верю в их культурность! Помню, зимой привезли их к нам, тогда электричества не было, горела лампа. Фашисты возле лампы снимали с себя всю одежду, оставались голыми, выворачивали наизнанку белье и стряхивали вшей прямо на пол. Разумеется, всех нас наградили вшами.

Свой туалет построили на улице в виде решетки, со всех сторон не закрытый. Снимали штаны, садились, читали газеты. Мы все ходили в огород мимо этого туалета, все видели, а они даже внимания не обращали.

Столько было беженцев! Ехали обозами. Много их было и в нашей деревне. Дома все были забиты беженцами, немцами.

Зимой, бывало, немцы сгоняли всех в один дом. Тогда спали все на полу, негде было даже ступить. Так было и в нашем доме, потом в другом. А после войны мы все узнали про Хатынь.

Мыться нам было негде. Баня наша была разобрана и уложена в землянку. Помимо вшей, немцы наградили нас и чесоткой.

Однажды летом немцы устроили в нашем доме праздник. Напились, как свиньи, задрались между собой, все били. Разбили нам печку и чугунную плиту с кругами. Выгнали русских женщин, которые ездили с немцами (были и такие). Мы сидели одетые на сундуках, ни живы, ни мертвы. Утром бабушка в печке испекла блины, позвала нас завтракать, но мы не шли, боялись. Сначала заглянули в дом, потом осторожно зашли. Немцы уже успокоились. А тот, который ночью «воевал», подошел к столу и из своего мешочка насыпал нам целую тарелку сахарного песку.

Были случаи, когда моим сестрам (1932 и 1934 года рождения) в полевой кухне наливали в котелки суп, компот из черешни, пудинг, еще что-то красное, наподобие нашего красного киселя, но другого вкуса.

Впервые в жизни наши тогда ели апельсины и лимоны, черешню, суп с перцем черным (горошком). Вкус этого супа я долго помнила, не знала, что придает такой вкус супу? Когда поняла, что это черный перец, стала забывать вкус.

Бывало ночами наша смелая бабушка пробиралась в сарай, где в повозке у немцев хранились продукты, воровала у них печенье, галеты, апельсины и лимоны. Ночью принесет нам, разбудит и кормит.

Был случай. Немцы устроили в деревне праздник и приказали всем деревенским женщинам тоже идти к ним. Увели и нашу маму, и ее невестку – жену дяди. Заставили женщин танцевать с ними.

Но в нашей местности (Локновский сельсовет) ничего плохого с женщинами не делали. В деревне Локно располагалась немецкая комендатура и за немцами строго следили, чтобы они не гуляли с русскими женщинами. Ни одного случая не было, чтоб изнасиловали женщину или девушку.

Наш папа был взят на фронт еще в финскую войну. А с 1941 года защищал Ленинград. Был ранен. В правой руке у него не разгибались два пальца. Лежал в госпитале, голодал, и умирал. Но вовремя товарищи заметили, что он умирает, подняли его, стали водить по палате, позвали врача, что-то сделали, одним словом, не дали умереть. Питание немного усилили, и он остался жив. Вместе с однополчанами папа гнал фашистов до Берлина. Участвовал в освобождении Смоленска, Вильнюса, Кенигсберга. Был награжден двумя медалями и орденом. К сожалению, в тяжелые послевоенные годы мальчишки – дети папиного брата, достали их из шкафа и куда-то затеряли. Оставалось одно удостоверение на орден, а теперь и его нет. Папа очень жалел, что не сохранились награды, но такое было время, некогда было смотреть за детьми, надо было работать – восстанавливать народное хозяйство.

Наш дядя Иван Григорьевич был мобилизован сразу же, когда объявили войну, в разведроту. Где-то за Псковом они встретились с немцами, и завязался бой. Наших было мало, в основном все погибли, а дядя уцелел и скрылся от немцев. В какой-то деревне жители переодели его в гражданскую одежду. Стал пробираться домой. Но вскоре его поймали немцы и стали пытать. Сорвали с дяди одежду и увидели крестик на шее. Потом посадили в машину и повезли в лес. Дядя думал, что сейчас расстреляют. В лесу машина остановилась и ему скомандовали вылезать. Он вышел. Приказали повернуться спиной к машине и идти, не оборачиваясь. Ну, думает, сейчас застрелят. Машина загудела и пошла. Он опять думает, сейчас убьют. Но машина ушла. Его не убили. Сам он решил, что его спас крестик.

Дядя добрался до дому. Немцы назначили его старостой. Давали всякие задания, но он их не выполнял. Ему грозила опасность. Соседи в своей деревне и жители других деревень его постоянно прятали. Однажды, когда он прятался в соломе на хлеву у соседей, немцы залезли туда и тыкали в солому вилами, искали его. Слава богу, не попали в него, а то был бы заколот.

А однажды я увидела, что бабушка понесла еду в чашке и наклонилась, чтобы поставить чашку под клеть. Оказывается, там была выкопана яма, и дядя иногда прятался там. Я стала заглядывать туда, не понимала, что могу выдать дядю. Хорошо, что взрослые вовремя заметили это, и когда немцы заинтересовались, что я там увидела, его уже там не было.

Когда стали отправлять русских людей в Германию, дядю тоже хотели отправить. Но он разрезал себе ногу и натер рану лютиком. Нога разболелась. Его оставили в покое, да и из нашей местности никого не отправили.

После освобождения нашей деревни Ивана Григорьевича отправили на восстановление военного завода в Лугу.

Другой мой дядя – Павел Васильевич - служил в армии Власова. Эта история теперь всем известна. Во время войны, вероятно, когда Власов сдал армию, дядя Павел приехал домой на побывку. Я его помню. Побыл дома и ушел. Тогда я не понимала ничего. Откуда пришел? Куда ушел? Уходил, сказал, что пошел на фронт. Когда немцев выгнали от нас, бабушке Евдокии и его жене Анастасии Ефимовне пришла похоронка. Дядя погиб, защищая свою Родину.

На полуострове Рыбачьем погиб отец моей подруги Жени Кузьминой - Кузьмин Андрей, его брат тоже погиб еще холостым. Погиб отец моей троюродной сестры Ивановой Людмилы – Иванов Михаил Иванович. Во время войны мама и бабушка привезли Люду из Пскова в деревню Бритиково, так как в Пскове шли страшные бои. Но и здесь постигло их несчастье. Мать Люды - Тоня - погибла в нашей деревне. Она ехала на телеге с сеном. Немецкая машина стала обгонять телегу, зацепила жердь, которой крепится сено, и вместе с жердью стянуло Тоню прямо под колеса машины. Таким образом, девочка осталась сиротой. Спасибо бабушке – матери ее мамы. Она воспитала Люду. После войны они жили в Пскове в маленьком домике на улице Кладбищенская – напротив немецкого кладбища. Когда я училась в техникуме, часто ходила к ним. У них были самые вкусные булочки с маслом и чаем. Бабушку парализовало, но она все равно, как могла, помогала внучке: вязала рукавички, носочки, продавала их и не бросила Люду до замужества.

Помню, как-то, кто-то из деревенских пришел к нам и долго шептался со взрослыми. Женщины весной, видимо в 1944 году, ходили в лес за хворостом, и к ним подобрались наши разведчики. Выспросили у них все и сказали, что скоро придут наши. Эта весть быстро пронеслась по всей округе. С затаенной радостью все стали ждать русских.

И вот наступил долгожданный момент. С вечера фашисты стали собираться. Мама с бабушкой полностью одели нас и посадили на сундук. Приказали не спать. Готовы были ко всему. Ждем. На рассвете, примерно в 4 часа утра, немцы снялись и тихо уехали на запад – в сторону Эстонии. Предела радости не было. Мальчишки деревенские бегали по деревне, проверяли, не остался ли кто из фашистов, разносили вести. Сидим, ждем наших. И вот опять бегут ребята с криками: «Наши танки от Афанасова идут!» Мы ждали на крылечке.

И вот танки! Наши солдаты на танках прицепились, кто как мог. Женщины плакали. Солдаты такие чумазые, но такие родные, спрыгивали на ходу с танков, обнимали и целовали женщин, нас – детишек. Танки прошли, не останавливаясь.

Уезжая, фашисты забрали с собою последних двух лошадей из деревни: нашу кобылицу Сиротку и еще одного коня. Наша героическая бабушка и еще один человек поехали в штаб немецкой армии – в Сенно – и пожаловались командованию. Лошадей им вернули, а бабушке и ее спутнику немцы надавали подзатыльников. Но зато после войны в деревне было две лошади.

Но скоро нашей радости наступил конец.

После себя фашисты оставили столько грязи - нечистот, отходов от забоя скота. Всю грязь скидывали в наш сад; загажены были сарай, поветь, сад, огород. Мне было уже 4,5 года, хотелось побегать по деревне, по саду, но взрослые не пускали. Бабушка, мама, жена дяди Вани Анастасия Ефимовна убирали нечистоты, дезинфицировали территорию. Только после дезинфекции нас пустили на улицу. В наш колодец тоже было что-то насыпано (немцы боялись, что их отравят). Несколько лет вода пахла чем-то противным.

На опушках леса, на полях фашисты оставили много мин, снарядов. Деревенские мальчишки где-то нашли мину и стали разбирать ее. Мина взорвалась, и шестнадцатилетний мальчик Петя Васильев – наш троюродный брат - был смертельно ранен. Когда его привезли домой, он просил, чтоб его прибили. Ему было очень тяжело. Он умер. Хоронили его всей деревней. У него не было носа.

Старшего брата Пети – Сашу - взяли на фронт сразу же, когда освободили нас от фашистов. Он пропал без вести. Их матери - Анне - было прислано извещение, что в бой уходил, а после боя его не нашли. Видимо, разорвало на части.

Их отца еще в войну укусила змея. Он был убежденным коммунистом, и заговаривать рану к бабке не пошел. Обратился в больницу. Но тогда змеиные укусы не лечили еще. Вскоре ему ампутировали ногу, а потом заражение пошло выше, и он умер. Вот так и погибла молодая сильная семья. Осталась одна мать проливать слезы на всю оставшуюся жизнь.

Один молодой человек Михеев Алексей – двоюродный брат папы, на фронте сошел с ума. Возможно, что его пристрелили свои, так как матери долго не выдавали пенсию. Только через несколько лет ее сестра добилась пенсии матери Алексея – Надежде.

Много погибло мужчин и парней из нашей деревни. Вернулись только двое: папа наш и Филиппов Павел Филиппович. Наш папа вернулся только в 1946 году.

Когда выгнали немцев с территории Псковской области, папа прислал письмо в сельский совет, спрашивал о семье. Он думал, что нас нет в живых. Секретарь сельского совета сразу же принес письмо нам. Взрослые и мои старшие сестры Лида и Нина плакали от радости, что папа был жив. Началась переписка. В День Победы папа был в Германии – в Берлине. Мы ждали его домой, но папа прислал письмо, в котором писал, что война еще не кончена, их везут на Дальний Восток. Значит на войну с японцами. Значит, радоваться рано. Но потом мы опять получили письмо, в котором папа писал, что до цели не доехали, поезд остановили и несколько дней стояли.

В начале 1946 года зимней ночью к нам постучали. Мама вышла в коридор, спросила: «Кто там?» Ответил дядя Яков. Яков Иванович и Павел Филиппович на лошади накануне уехали в Псков за удобрением. Там случайно встретили папу, и все вместе приехали. Когда мама открыла дверь, папа подал голос. Мама так и повисла на его шее. Сразу же поднялась вся деревня. Все приходили к нам, поздравляли, радовались вместе с нами. Мама с бабушкой сразу же затопили плиту, готовили и всех угощали. Старшие сестры радовались, обнимали, целовали папу, а я сидела в рубашонке напротив топки плиты и не подходила к нему. Я его не знала. Папа подошел и спросил: «Это Шура?» Взял на руки, тоже целовал, обнимал, а я стеснялась. Потом я привыкла к нему и полюбила своего папу. Благодаря его возвращению я окончила среднюю школу. Мне классный руководитель говорила: «Счастливая ты Шура!» Ведь в средней школе тогда могли учиться только те дети, чьи отцы вернулись с фронта.

После войны была очень тяжелая жизнь, но это уже другая история.

28 апреля 2005 года

Иванова Александра Петровна

Псковская область,

Палкинский район,

Васильевская волость,

деревня Загорье.