К такой-то матери
Кто из вас знает отчество Кристины Орбакайте? Вот то-то и оно. Зато все знают её матчество – Алловна. Ну хорошо, оставим Кристину Алловну - или как там её по батюшке? - в покое. Ещё не известно, дорастёт ли она, как её досточтимая матушка, до двойного величания.
Другой пример. У меня есть подруга по имени Светлана, которая в одиночку воспитывает свою дочь Татьяну. Танин папа задолжал им алиментов лет за 12, если не больше, и отдавать не собирается. Но не поскупился на адвоката, когда Светлана судилась с ним за эти алименты и всё-таки их высудила, хоть это ей ничем и не помогло. Да что там алименты! Этот, с позволения сказать, отец, вот с тех самых пор, как ушёл в другую семью, – так ни разу и не поздравил своего первого ребёнка с днём рождения. Подозреваю, что его биологическая совершеннолетняя дочь Татьяна с удовольствием поменяла бы своё отчество "Сергеевна" на матчество "Светлановна". И была бы права.
А самому Михаилу Эпштейну, который в эти восьмимартовские дни поднял проблему матчества, просто хотелось бы называться не только Наумовичем, но ещё и, через чёрточку, Марьевичем. Потому что мама ему дорога ничуть не меньше, чем отец. И ещё потому, что он немного завидует женщинам, в русских многоступенчатых именах которых символически отражается двойственная природа человека - инь и ян, в то время, как мужчины у нас именуются как-то однобоко – по-мужски, и, может быть, поэтому такие все из себя однозначные.
В своём "проективном лексиконе" "Дар слова", призванном расширять возможности русского языка, Михаил Наумович-Марьевич ещё к тому же напоминает, что, например, в Финляндии до XIX века, то есть, до тех пор, пока у финнов жива была традиция упоминать родителей того, к кому вы обращаетесь, отчества являлись принадлежностью одних только мужчин, а женщин называли по матчеству. И что в Соединённых Штатах в том же XIX веке придумали давать новорождённому в качестве второго имени девичью фамилию его матери, чтобы увековечить в потомстве не только отцовский род.
В России потомки двух равносильно знатных родов иногда тоже получали в наследство двойную фамилию – наполовину отцовскую, наполовину материнскую, но вот до матчеств у нас дело так и не дошло. Поэтому незаконнорожденных отпрысков даже именитых людей в честь кого только ни нарекали, присваивая им в качестве отчества имена совершенно непричастных к их появлению на свет мужчин вместо того, чтобы записать по матушке, особенно, если родительница была достойной во всех отношениях женщиной.
Сегодня никто уже не может быть поражён в правах только потому, что родился в неполной семье и не имеет официального отца. А стало быть, мнимые отчества таких людей являются либо нелепым пережитком прошлого, либо маркером, свидетельствующим о том, что наше общество всё ещё остаётся патриархальным и что мужское покровительство, даже чисто номинальное, в нашей системе координат ещё что-нибудь да значит.
А было бы, и правда, неплохо, если бы, получая паспорт, молодые люди могли сами решать, что им предпочтительнее: отчество, матчество или отчество-матчество. Я также почти уверена, что любой убеждённый сторонник матчеств был бы не против предоставить окружающим самим выбирать, как его величать – по батюшке или по матушке.
Идея Михаила Эпштейна с введением в оборот матчеств нравится мне не только тем, что могла бы приблизить те благословенные времена, когда "материнский капитал" будет в такой же мере "отцовским", по матушке станут не посылать, а величать, да ещё и серийных маньяков-убийц поубавится (думаете, легко быть маньяком-убийцей, когда тебя зовут Людмиловичем, или, допустим, Натальевичем?).
Короче, гендерная миссия матчества мне весьма и весьма импонирует, но ещё больше импонирует другое. Как это ни странно, с помощью матчества Эпштейн хочет реанимировать отчество. Сберечь его "как прекрасную, но уже слабеющую традицию двойного величания". И это тоже внушает. Ведь от ритуалов, как теперь выяснилось, зависит очень многое. Не зря же в должностные обязанности работников многих серьёзных фирм входит хоровое исполнение корпоративных гимнов. А если мода на "китайские церемонии" возвращается, то и у отчества есть шанс. Хотя бы посредством матчества.
Тем более, что русское отчество – это не просто "прекрасная традиция", вербальный реверанс или языковой атавизм. По мне, так оно является выразительнейшим средством речи. Ну сами посудите. Кто такая Алла Пугачёва и кто такая Алла Борисовна? Как будто один и тот же человек, да не совсем. Если воспользоваться её же собственным выражением, то "для мощИ" я б назвала её по отчеству, а для "протокола" – можно и так.
Иллюстрируя волшебные свойства отчества, писатель Лев Успенский ещё, помнится, придумал Александра Филиппыча Македонского. Филиппыч сразу же стал смахивать на Петровича, даром что великий полководец.
А возьмите нашу несравненную "Сидоровну". Ну кем бы она была без отчества?
Теперь вообразите, что будет, если в обиход войдут ещё и матчества..?
Хотите, просто Ольга, хотите – Игоревна, а хотите – Валентиновна Миронович,
Псковское агентство информации.
