Памяти Станислава Александровича...
Два года назад… Вот так, спустя несколько суток после потрясения от еще одной потери, ты можешь вполне уверенно сказать о себе – «уже адекватен, буря улеглась, сердце – «вошло в график»… Войти-то вошло, да только нет-нет а и соскочет в галоп, и судорожно хватаешься за стол (стул, что попадется…), шаришь взглядом по привычным местам, где должен стоять флакончик корвалола и тут же спохватываешься: «нет, где-то я его не тут оставляла». Посидишь, подумаешь, и снова спохватываешься, по иному поводу: «лет-то тебе, всего ничего, какие лекарства, какие аритмии? Господь с тобой!». А позже, поуспокоившись и получив порцию спасительных капелек, понимаешь, что это уже давно норма, в которую тебе почему-то ну, никак не вписаться. Что время в его глобальном значении уже давно сдвинулось и изменило свой ход, став ненормальным для Человечества, ненормально распоряжающегося жизнями. Что время (и мысли, и чувства) – тоже есть некая материя, и к ней применимы те же эмоции и движения, которые мы применяем ко всему живому. И вновь задаешься одним лишь вопросом – почему? Почему так больно и неотвратимо? Почему я до сих пор не научилась воспринимать уход человека как нечто естественное, на что не нужно растрачивать свое здоровье?.. А по-другому не получалось никогда. И не получится.*** Со Станиславом Александровичем в последние пять-шесть месяцев мы чаще встречались по утрам, на улице, нежели на собраниях в писательской организации или каких-либо мероприятиях. Я, заметив знакомую фигуру в длинном плаще, очки, кепи перебегала дорогу в неположенном месте и, улыбаясь, подходила ближе: - Здравствуйте, Станислав Александрович! - Здравствуй, девочка, здравствуй, ну как жизнь?.. - Да, нормально. А это – Ваше сокровище? – Я кивала на поглядывающего на нас черного такса. - А!.. Тоже старик дремучий, больной, весь в меня. Надоел… - с нежностью в голосе добавил он. – Вот, выгуливает меня. Мы обменивались еще несколькими фразами-вопросами, всякий раз заканчивая пожеланиями «непременно здоровья», тогда я уже знала, что он болен, разумеется, не любопытничая, что да как.
В последний раз (откуда было знать, что он последний?) на десять минут мы пересеклись у меня на работе в декабре прошлого (2007) года. Услышав в коридоре знакомый голос, я вышла из отдела: - Станислав Александрович! Иду на ваши позывные! Здравствуйте! - Ой, девочка, и ты здесь. Добрый день. – Ответил он и прошел в кабинет. Сетовал на усталость, что нет времени на нормальную работу (писать), что надоели командировки для читки лекций студентам. Что «будь неладна эта грошовая пенсия, на получение которой угроблено столько сил и нервов. Что на днях снова в Москву ехать надо, а не хочется, «Боже, как не хочется!..». -------------- В пятницу, 8-го февраля весь день шел мелкий дождь. На кладбище было тихо и безлюдно, как, наверное, бывает всегда. Все время пока могилу засыпали землей, ставили венки, около березы, выросшей между старых надгробий родителей Станислава Александровича, неподвижно сидела собака. Обычная матерая дворняга с порванным окровавленным ухом. Она сидела прямо и торжественно, глядя перед собой, не обращая ни малейшего внимания на присутствующих, казалось, даже не дыша. «Надо же, какая охрана…» - подумалось мне. Мы уезжали, а она так и не сдвинулась с места.
============= 10.02.08 ============================
Как же долго нам надо учиться не помнить старых обид, не копить новых!.. Учиться у нашего порой не желающего прощать, капризного и иногда такого упрямого старшего поколения, чтобы дальше легче была дорога и чище собственные наши души. Вита Пшеничная
