XII Пушкинский театральный фестиваль: Большой сцене – больших кораблей

18:26, 17 февраля 2005, ПАИ После кризиса следует либо выздоровление, либо смерть. На самом деле, у Всероссийского Пушкинского театрального фестиваля, прошедшего в Пскове уже 12-й раз, даже этого выбора не было. Уникальный симбиоз трех составляющих фестиваля: литературоведческой, театрально-критической и собственно театральной (с разбивкой на большое и малое – не по значимости, а формату сцены) - не имел право на вечный покой и светлую память. К чему столь траурная преамбула к, пожалуй, самому значительному событию в культурной жизни Пскова? К воспоминанию годичной давности, когда на XI празднике Пушкинского театра вдруг впервые и без всяких околичностей было заявлено о кризисе большой сцены фестиваля. Больше половины афиши, адресованной массовому зрителю (тому, кто приходит в театр после работы и не имеет возможности оценить искрометные поиски пушкинистов от театра на Малой сцене – она не для всех даже просто потому, что нет возможности усадить этих всех в зрительские кресла), так вот – больше половины спектаклей этой народной афиши признали если не провальными, то либо скучными, либо пошловатыми… Самый сильный спектакль («Евгений Онегин» от «Малого» театра из Новгорода) не отвечал лишь одному требованию – не для большой сцены он был поставлен. Заметим при этом, что отцы фестиваля ранее считали, что рамки его размывать нельзя. Раз уж взялись составлять театральное собрание сочинений Пушкина – то давайте соответствовать: на сцене либо «сам» Пушкин, либо что-то очень около него, но современников, друзей и даже учителей солнца русской поэзии, нечаянно им затененных, на фестивале «показывать» не стоит… Или? «Или» в этом году все-таки состоялось – на Большой сцене псковичи увидели «Бедную Лизу» Карамзина от Марка Розовского. Но давайте в хронологическом порядке попытаемся ответить на вопрос – миновал ли кризис? Отравим Моцарта! Фестиваль открыли торжественно. Музыкальный театр и Русский театр драмы Республики Карелия привезли в Псков две «Маленькие трагедии»: оперу «Моцарт и Сальери» Римского-Корсакова и рок-спектакль «Пир во время чумы». Чувства у публики остались смешанные, но аплодисменты традиционно переросли в овацию – Псков ведь очень доброжелательный город… Да и положа руку на сердце, порадоваться было чему: первая часть (собственно, опера) исполнялась «вживую», оркестр у театра оказался замечательный – пусть он простит нас за нашу оркестровую яму… И хор очень многообещающий – не потому что молодой, а, действительно, потенциально очень хороший – с голосами, с необходимостью создать из них то дивное единство, которое и станет хором. Солисты же (как Моцарт, так и Сальери) оказались приглашенными москвичами, и создалось впечатление, что за них, как за рекламу, театр ответственности не несет. Едва Моцарт спел первую фразу, как публика в едином порыве подалась вперед, ибо светлого гения слабо слышали даже первые ряды. И виновата в этом была не только чудовищная акустика зала. «Хорошо поет – громко» - это, конечно, не оценка, но некоторые режиссерские находки заставляют предположить, что и театр насчет вокальных данных солиста не обольщался. И поход Моцарта в зал к зрителю (не слушателю же) вызван не столько стремлением «авангардно» оживить действо, сколько охватить его певческим искусством массы, обделенные близостью к сцене. От не то чтобы глубокого (так – по шейку будет) разочарования немного спасала визуальная точность образов композиторов – редкий случай для оперной сцены. Легкий на ногу, на руку и прочие части тела «воробышек» Моцарт и основательный, серьезный, положительно-правильный (просто копия Михайлы Васильевича Ломоносова - эх, ему бы в драматические артисты) Сальери. Причем сложилось впечатление, что Сальери в кои-то веки переиграл этого вундеркинда: пока «завистник» честно корпел над партитурой, это хулиганье (Моцарт) что-то быстренько намарал на нотном стане, а потом без всякого сожаления соорудил из своего творения самолетик. Придирка ехидной коллеги: «Интересно, Моцарт знал, что сделал?» Но он же гений – «как ты да я»! Практически, Леонардо да Винчи – дался вам этот самолетик! Тем более, что во второй части «Маленьких трагедий» - рок-спектакля «Пир во время чумы» - зал лишился оркестровой поддержки. И насладился хореографией, костюмами и чуток электрической музыкой – все в эстетике 80-ых годов, когда «роковый» жанр был гоним, а потому моден. В поддержку карельских театров можно сказать, что во всем вышепрочитанном злопыхательстве гораздо больше доброго взгляда на их творчество, чем может показаться. Потому что коллектив – молодой, живой, и провалом их «Маленькие трагедии» не назовешь. Ведь интересно же было, несмотря ни на что! А остальное и поправить не поздно. Про «Изверга» от Московского театра «Эрмитаж» в постановке Михаила Левитина и псковскими и непсковскими коллегами написано уже столько, что даже из принципа добавлять ничего не хочется. Зачем нужно было подарить Полетике славу Герострата – это вопрос. То, что к Пушкину такое «не пристает» - это факт. То, что у меня голова разболелась и было стыдно (как будто не сдержалась – человека ударила) – это мои проблемы. С другой стороны и такой «шок» (какой там шок – одно к нему стремление) имеет право на существование. Во имя встряски, что ли… Хотя с матом и совокуплениями любой дурак встряхнет – а ты вот как Някрошюс: на чистом искусстве, да на чистом литовском с синхронным переводом, да из того, что можно было отнести на счет эротики – лишь узенькая пятка Донны Анны! А зритель, все равно как пришитый к креслу, смотрит на одном дыхании и провожает это «эстетство» с горячими от аплодисментов ладошками... Бедная моя, ах, какая же вы бедная… А следующий спектакль оказался первой ласточкой допущения пушкинских современников до фестивального «тела». «Бедная Лиза» от Розовского – сплошное сентиментальное «Ах!». Постановка носит гордое звание первого советского мюзикла, премьера которого состоялась тридцать лет назад. И первый Эраст – Владимир Рецептер говорил разные хорошие (сентиментальные) слова нынешнему составу, воспевшему в буквальном смысле умение крестьянок любить. С утверждением, что спектакль современен до сих пор из вредности можно было бы и поспорить. Призрак ретро витал над сценой (от осторожного вплетения в музыкальный букет «Ландышей» - тех, что теплого мая привет, до «капустнических» новаций, которые ныне уже просто историческая классика). Совершенно прелестная актерская работа - образ автора, комическое снижение роли Эраста (справедливости ради – и возвышение до трагедии тоже удалось)… Лиза, бедная такая, ему после сообщения об отправке на войну: «Тебя же могут убить!» «Кто?» - ужасается Эраст. «Турки!» - подсказывает автор, растерявший на почве презрения к Эрасту всю сентиментальность. «Турки могут», - озадачивается перспективой герой-любовник. Конечно, трудно было отделаться от ощущения, что «мюзикальную» историю поставили в афишу с учетом прошлых заслуг и с тем, что расширение рамок не имеет права на провал. Расчет оказался верным. Потому что – ах, как хорошо было! Просто приятно во всех отношениях… Постоянные зрители фестиваля с искренним, хотя и снисходительным интересом приветствовали явление уже на большой (а не на малой сцене) студентов Санкт-Петербургской академии театрального искусства – курс Владимира Рецептера, с углубленным изучением творчества Пушкина. Дети уже на четвертом курсе, а Псков за их становлением вплотную следит курса так со второго. В постановке «Жил на свете рыцарь бедный» - цитаты. Даже из тех еще этюдов, которые ребята готовили, занимаясь записками Джона Теннера, которые переводил Александр Сергеевич. Особенно удались театральным барышням образы рыцарских лошадей (с образами дам рыцарских сердец было сложнее), мальчики тоже очень старались – говорить басом. Всю правду о псковской премьере Рецептер пообещал сказать артистам за кулисами. Дети в ожидании порки стояли понуро, не веря аплодисментам псковичей. Возможно, у курса переходный возраст – детская непосредственность уже исчезает и на ней не выедешь, а дорога к мастерству еще только началась… Но молодость – не порок, да и изживается быстро. В соавторстве с Белкиным, который на самом деле Пушкин «Фантазии Ивана Петровича» от Московского театра «АпАРТе», по моему скромному мнению, лучший спектакль фестиваля. Удивительно ровный – равный – одинаковый по силе (именно силе) актерский состав. «Станционного» смотрителя» с точечными вкраплениями «Истории села Горюхина» сыграли на четверых, и давно уже не приходилось радоваться такому достойному профессиональному лицедейству. Когда необъятная ключница Авдотья легко оборачивается «лолиточной» Дуняшей, громогласный сосед Белкина тишайшим Выриным, туповатый дворовый человек Ивана Петровича блестящим в некоторых местах гусаром. И так они умело довели дело до конца: помогли Ивану Петровичу написать эту пронзительную повесть… Так хорошо все придумали и красиво закончили. А Иван-то Петрович каков! Ведь поверил – им, себе: «Над вымыслом слезами обольюсь». Ведь полюбил придуманную дочь смотрителя (даже не «припомнитую») - да так, что уже и не вернулся в свою «горюхинскую» действительность, и умер в мечте своей несбыточной на руках у верных своих соавторов... Мы достаточно прилежно осветили практически все большие фестивальные спектакли. В афише был спектакль очень милый, спектакль очень хороший, спектакль очень юный, спектакль очень спорный, спектакль, немало обещающий в будущем (при смене солистов). В целом, картина получилась довольно гармоничная. Значит, задача следующего года – в развитии. И оно обязательно будет. Потому что в толчее перед гардеробом, слушая сторонние пояснения неискушенному зрителю на тему «Что Карамзин делает на Пушкинском фестивале», запоминаю следующее: «А Гоголь тоже современник! Представляешь – на следующий фестиваль»… А следующий-то тринадцатый. Елена Ширяева, Псковское агентство информации.