Мирослав Андреев: последний рыцарь псковской поэзии

Как невозможно представить Париж без Эйфелевой башни, русский рок без Шевчука или Гребенщикова, точно так же невозможно представить псковскую литературу без Мирослава Андреева.

Неизвестный широкой публике, полузабытый ныне даже своими коллегами, Мирослав Андреев становится собственной псковской Атлантидой, квинтэссенцией легенд и мифов.

Худощавый, в очках и с грозным взглядом, со сложным и порой взрывным характером, Мирослав всё же оставался последним рыцарем поэзии и псковской литературы вообще.

Поэзия Мирослава Андреева – это не цветочки и любовь к Родине, не берёзки и ровные ямбы. Это мир шероховатого андеграунда, странные темы и образы, доступные для восприятия не каждому. И дело не в сложности текстов. Дело в самих стихах. Кто-то не найдёт в них привычных строчек из школьных учебников, а кто-то и вовсе не станет считать всё написанное стихами, не поймёт их. Но таков андеграунд. И что самое главное – андеграунд в оппозиции к вообще всему.

Когда ты являешься заметной частью неофициальной поэзии, трудно рассчитывать на какие-то блага, награды и высокие звания. Но поэту они и не нужны. Равно как и известность. Другой поэт, тоже рано ушедший, Леонид Шевченко писал: «Мои стихи, не ставшие известными, отмечены свободою двойной». Получается, самое главное для поэта – свобода, отсутствие каких-либо рамок, критериев, оценок и всего остального прочего.

Любопытно, что с рыцарем Мирослава сравнил не только я, но и Всеволод Рожнятовский, который называет его так прямо. Дело, конечно, в служении поэзии – полном и бескорыстном.

«Ох, была я знакома с его творчеством... До пяти утра мы были вынуждены слушать декламирование стихов, стук пишущей машинки и вечеринки по этому поводу. Это было раза три в неделю. Тогда нам такое соседство, мягко сказать, не нравилось», – написала под фотографией Мирослава одна из его бывших соседок. И этот комментарий хорошо характеризует поэта. Во время творческого процесса он забывал обо всём, в том числе и о своих соседях. Но, возможно, именно во время подобных посиделок и родилась идея самиздатовского литературного альманаха «Майя», ставшего, ко всему прочему, отправной точкой создания целой антологии новейшей поэзии, изданной Константином Кузьминским и Григорием Ковалевым в Ньютонвилле. Сам альманах «Майя» появился в 1980 году и объединил в себе неподцензурных авторов из разных городов. Ко всему прочему, альманах – явление ещё и культурологическое, представляющее интерес для исследований. Мирослав был его редактором.

После смерти своего друга, поэта Евгения Шешолина, Мирослав Андреев сделал многое для того, чтобы собрать его творческое наследие, сохранить его. Удалось даже издать книгу стихотворений Шешолина «Измарагд со дна Великой» (100 избранных стихотворений. – Прим. авт.). И не только Шешолина, но и других поэтов.

Книгу же своих стихов Мирослав Андреев при жизни не увидел. «Дремучая лавка» вышла уже после смерти поэта, на рубеже двух тысячелетий – в 2000 году.

Книга увидела свет благодаря друзьям поэта Всеволоду Рожнятовскому, Илье Семину и Дмитрию Прокофьеву. Помощь в издании книги оказали Ирина Вовнобой, Сергей Шиянкин, Виталий Чепайкин и Игорь Паначев.

Свое название сборник стихотворений получил от одноимённого цикла стихотворений. И стихи в цикле – своеобразные предметы в этой лавке. Смотришь – и видишь один предмет, берёшь его в руки, изучаешь, потом другой. И это не новенькие вещи, а проверенные временем. Предметы – духовный поиск, попытка осмысления религий и философий мира.

Так мы сидим – двенадцать тысяч лет –

В Дремучей Лавке, где дурманят, в знойных

Полях взращенные, изысканные травы,

И так мудры,

Так малословно тихи

Смешные наши речи, что ничуть

Мы миру помешать не можем ими –

И он забыл о нас,

И это – счастье

Наедине с лазурною пустыней

Творить вращение непреходящих грез.

В поползновении извечном постигая

Бездонную, усталую насмешку

Спокойных глаз Твоих –

Спокойных глаз Твоих…

Но не только этот цикл, а большая часть стихотворений – это попытка познания, а если быть точнее – исследования мира и себя в этом мире. Результатом является создание своего собственного поэтического мира, который проявляется не столько через образы или рифмы, сколько через ритм.

Ныне ж – на земле прохлада,

Проходят над горами тучи. Солнце

То скроется, то снова проблеснет,

А я молюсь печалью и стихами…

Или, например, как вам такая строчка, невероятно поэтичная, но довольно сложная для произношения:

Я хочу подсмотреть, как цветы просыпаются утром.

Если читать её вслух – получится довольно грубо, но при чтении шепотом грубость теряется. И в этом есть свой смысл – читать тихо, чтобы не спугнуть просыпающиеся цветы.

Мирославу свойственны и твёрдые формы, такие как газели или хайку.

***

Звезды… Не сказать…

Пусть будет много стихов

Короче моих.

Что любопытно, количество слогов в этом хайку выдержано, а вот такие правила, как отсутствие знаков препинания и заглавных букв, – нет. Видимо, пунктуация важна для автора, вопреки жанру. Возможно, как раз для создания нужного ритма.

Имя мне – Океан в заритмованной глуби и пене!..

Отрывки из цикла «Записки двойника» – альтернативное пространство, созданное самим автором для самого же себя. А осмысление религий и мифов в нём становится явным.

Как в бородище заснувшего Зевса,

Сладостно здесь заплутать в облаках,

Песнь блаженства – мусический взмах –

Сонмище Локсия, таинство сердца...

Ниже:

Как мне понравился ослик твой нежный!

Дай же доехать тропой безмятежной

К белому граду отсутствия мук...

И конец:

Поскольку же ещё смеяться можем –

Агоний смыслы, жемчуг снов итожа,

Построим собственный ковчег.

Увлечение мифами невольно превратило в миф самого Мирослава. О его жизни многое известно, но в основном это стандартные элементы биографии. Восполнить пробелы или дополнить её с каждым годом становится всё сложнее. А тех, кто бы мог это сделать, не так много.

Быть может, шелест букв в листве годов

Ещё таит мои прикосновенья, –

Что до того! – необратимых снов,

Как облака, размеживались звенья.

…

Мирослав Андреев был убит в уже далёком 2000 году.