Война глазами девочки: Из оккупированного Пскова в польскую усадьбу и обратно

Псковское агентство информации дает старт новому проекту - #Помним. Он посвящен тем, кто погиб на полях сражения в годы Великой Отечественной войны, тем, кто победил врага и смог вернуться к обычной мирной жизни. Это проект о тех, кто был свидетелем страшных событий. Мы надеемся запечатлеть воспоминания еще живущих рядом с нами ветеранов, малолетних узников, жителей блокадного Ленинграда. Что для них означает слово «война», почему не должны повторяться вооруженные конфликты. 

Торговая площадь Пскова в годы немецкой оккупации.

 

Перед вами история одной из миллионов семей, которые пытались выжить во времена Великой Отечественной войны.

Начало

О пути псковской семьи Смирновых в 1941-1945 годах Псковскому агентству информации рассказала их младшая дочь – малолетний узник фашизма, жительница Пскова Валентина Смирнова.

К началу войны Валентине Смирновой было всего 3,5 года. В своем повествовании она опиралась как на собственные воспоминания и переживания, так и на рассказы ныне покойных матери Клавдии Смирновой [девичья фамилия – Гилева], отца Алексея Смирнова и сестры Веры, которой в то время было 9 лет.

В 1941-м ее семья жила в доме на улице Совхозной [ныне улица Александра Невского] в Пскове. «Немцы к нам быстро пришли…» – вспоминает Валентина Смирнова.

Фашистские захватчики в Пскове и ближайшей округе стремительно организовали лагеря для военнопленных – трагически известные «Шталаг - 372» в районе Завеличья, лагерь на Интернациональной улице, «Пески», «Кресты» и другие.

Колонна военнопленных и гражданских на Запсковье. Июль 1941 года. Фото из коллекции Вячеслава Волхонского.

Валентина Смирнова стала свидетелем того, как от канатной фабрики Мейера водили военнопленных в лагерь, расположенный в деревне Овсище Псковского района. «Вся наша шантрапа бежала и выкрикивала: «Пленных ведут! Пленных ведут!». Мы набирали, что родители дадут – хлебушек, картошинку, морковочку – и пленным кидали», – рассказала она. А немцы, между тем, с криками «Nicht! Nicht!» [нельзя] отгоняли детей от пленных прикладами автоматов, но были среди них и те, кто, по воспоминаниям рассказчицы, угощал конфетами «Bonbon».

Вскоре возникло партизанское движение. К концу лета 1941-го в Пскове действовало около 20 подпольных групп. На втором этаже дома, где проживала наша юная героиня, жила семья польского происхождения – Екатерина, она пела в церковном хоре, с сыновьями Алексеем, Юрием и Константином. «Старший – Костя – был партизан, но мы об этом долго не знали», – пояснила Валентина Смирнова.

В одну из ночей немцы поднялись на второй этаж. Константин спрятался в специально оборудованном для этого матрасе между пружин, а его второй напарник по фамилии Васильев успел незаметно выпрыгнуть в окно и убежать в сторону совхозных полей. «Счастье, что был дождь. Лишь благодаря ему немецкие собаки не взяли след», – отметила рассказчица.

Советская (Торговая) площадь Пскова в первые дни немецкой оккупации. Фото из коллекции Михаила Туха

Немцы вернулись утром и, не застав Константина дома, увели мать в комендатуру. А когда вернули, все ужаснулись – на женщине не было «живого места». «Чёрная, вся чёрная от синяков», – добавила Валентина Смирнова.

«Тем не менее, тётя Катя войну пережила, сыновей подняла, работала в киоске и ходила в филармонию петь. До последнего дня жизни она пела», – рассказала Валентина [возможно, что фамилия Екатерины – Табор или Траборт].

После войны Константин работал в кинотеатре «Космос» [нынешний клуб «Бинго»], там же Валентина позже трудилась киномехаником. «Васильев после войны тоже долго жил. Но их жизнь прошла незаметно для Пскова…», - добавила рассказчица.

Разрушения в Пскове летом 1941-го. Фото из коллекции Вячеслава Волхонского

Бомбардировки и пленный

Бомбардировки в Пскове начались 2 июля. «Бомбили, и очень часто», – вспоминает Валентина Смирнова. Сначала ее семья пряталась за печкой, а затем бегала через дорогу от дома в кусты, где мужчины вырыли подобие окопа.

Однажды снаряд разорвался рядом с домом Смирновых, когда они сидели за столом у окна. В результате маленькую девочку отбросило взрывной волной на два метра. «Поднялась, и не поняла, как отлетела. Мы быстренько собрались и убежали в окоп», – добавила Валентина Смирнова.

А был случай, когда в их огород забежал русский пленный в робе, которому, по всей видимости, удалось сбежать из немецкого лагеря. Первым его заметила наша рассказчица. В этот момент ее мама полола грядки и не увидела незнакомца.

«Я говорю ей: мама, у нас какой-то дядя. Мама дала ему одежду и выпроводила со словами: уходи, у меня двое детей», – сказала Валентина Смирнова. Мужчина ушел.

Отъезд из Пскова

В воскресенье 8 февраля 1942 года семья отпраздновала четвертый день рождения нашей героини. Крестная мама подарила ей белое платье в розовый горошек и деревянные бусы, а крестный – красное платье с цветочками. Родная мама, Клавдия Смирнова, сшила своим дочерям по шерстяному платью.

Движение немецкой колонны на улице Леона Поземского. Слева церковь Варлаама Хутынского на Званице. Фото из коллекции Михаила Туха

Весть о том, что оккупанты выгоняют местных жителей из домов для отправки на принудительные работы в Германию застала Валентину Смирнову спустя несколько дней после семейного праздника во время богослужения в церкви Варлаама Хутынского на Званице, что на улице Леона Поземского. Эту новость прихожане узнали во время общей молитвы от прибежавшего ребенка – будущего одноклассника Валентины Смирновой, мальчика по имени Николай.

Родители завернули младшую дочь в ватное одеяло и посадили на санки, захватили немного еды. В потайные карманы детских пальто были зашиты документы, в частности, свидетельства о рождении.

«Нас погнали к радиозаводу, где уже собирались псковичи, – продолжила Валентина Смирнова. – Ждали, когда подойдет наша очередь. В итоге, мы попали в третий эшелон. Первый эшелон, в который попала моя крестная, полностью ушел в Германию, второй – кто куда, а третий попал в польские земли. Прежде, чем попасть в Польшу, мы останавливались в нескольких распределительных лагерях. Сменили их, примерно, пять раз». Псковичи становились остарбайтерами [нем. «ostarbeiter» — работник с Востока] — так немцы называли вывезенных в Германию и подконтрольные им земли людей из Восточной Европы для использования рабочей силы – низкооплачиваемой и, что чаще, бесплатной. Согласно историческим данным, при освобождении Пскова в городе осталось лишь 115 жителей.

Итак, Смирновых погрузили в один из товарных вагонов, задняя стенка которого была оборудована нарами. Им достался второй ярус напротив дверей. «А между дверьми и нами стояла бочка, которую топили по-черному. Соответственно, весь дым из нее шел на нас, в дверь-то дует», – пояснила псковичка. Воду в пути добывали, растапливая снег на этой бочке.

В одном вагоне с ними ехала пожилая женщина, которая в дороге скончалась. После ее похорон семья Смирновых перебралась на бездымную сторону вагона.

Вспоминая о распределительных лагерях, Валентина Смирнова рассказала, что их водили в бани, кормили баландой: «Я-то ела, а Вера не стала – услышала, что травят, поэтому с подозрением относилась к еде».

Смирновых привезли в частные домовладения. На одном из хуторов они короткое время прожили в многодетной семье. «Эта семья уговаривала мою маму, чтобы меня отдали им, – вспомнила Валентина Смирнова. – Видимо, приглянулась. Но мама, конечно, была против».

Затем псковичей отвезли к одинокой бабушке, в одном доме с которой жил пятнистый поросенок. Смирновы ночевали в углу дома на соломе. «Что примечательно, к ней нас отвезли те хуторяне, потому что должны были прийти партизаны», – рассказала она.

Всё это время отец Валентины – Алексей Смирнов, находился вместе с семьей. Вот что она рассказала о нём: «Единственное, что я знаю, перед войной папа опоздал на работу на 5 или 7 минут, и его арестовали. Отправили в сторону Архангельска на 105 дней, вернулся в Псков перед самой войной. Когда с Верой выросли, спрашивали отца, почему он не пошел на фронт, почему не ушел в партизаны. Он всё время повторял: «Как-нибудь расскажу…». И ушел со своей тайной в могилу».

Фрагмент польской карты 1932 года. Слева – Романишки, справа – Лынтупы

Лынтупы, усадьба в Романишках

После недолгого пребывания у одинокой бабушки Смирновы оказались в городке Лынтупы зимой 1942-го. С 1921 по 1939 год он находился в составе Польши, а с 1939-го – в составе Белорусской ССР. В годы Великой Отечественной войны эта территория была под контролем немцев. Лынтупы известны по гетто, в котором с конца 1941-го по 22 декабря 1942 были убиты более 240 евреев.

Усадьба в Романишках (фото сделано между 1914 и 1918 годами). Источник: radzima.org

В Лынтупах псковичи жили на чердаке пекарни. Валентина Смирнова отчетливо помнила, как ее старшая сестра ходила побираться. А весной 1943-го Смирновы оказались в паре километров от Лынтуп – в местечке Романишки, усадьбе XVIII века Гедройцев-Довгялло. «Кто нашел место в Романишках, я не знаю», – пояснила рассказчица.

Изначально поместье принадлежало семье Гедройцев-Юрахов, но в начале XIX века последняя наследница этого рода Анастасия Гедройц вышла замуж за представителя литовского дворянского рода Довгялло – Винсента, и внесла поместье в Романишках в свое приданое.

Усадьба в Романишках. Фотография сделана около 1939 года. Источник: «Dzieje rezydencji na dawnych kresach Rzeczpospolitej» / Roman Aftanazy

Последний собственник усадьбы Владислав Игнатий Довгялло в то время занимался преподавательской деятельностью, предположительно, в Варшаве, а хозяйственные дела в Романишках вела его жена Гелена. Известно, что после войны она уехала в Польшу – в город Лодзь, где работала преподавателем (умерла в 1960-х).

Так вот, псковичей поселили на второй ярус второстепенного крыла усадьбы, вход в которое находился с задней стороны. «Комната была большая. Но, самое страшное, крыс там было много...», – вспоминает Валентина Смирнова. Хозяйская же часть поместья, вход в которую Смирновым был запрещен, была, согласно историческим сведениям, воистину богатой.

«В поместье жили управляющий и семья помещика – жена [Гелена], ее дочка 13-14 лет по имени Мариська и дочь постарше», – добавила она.

Усадьба в Романишках зимой. Фотография сделана около 1939 года. Источник: «Dzieje rezydencji na dawnych kresach Rzeczpospolitej» / Roman Aftanazy

Единственное подробное описание усадьбы сохранилось в труде польского историка и исследователя Романа Афтанази «Dzieje rezydencji na dawnych kresach Rzeczpospolitej» [«История резиденций на давних окраинах Речи Посполитой»]:

«От дороги до усадьбы вела аллея из лиственных деревьев. Она доходила до въездных ворот, состоящих из четырех колонн. За обратной стороной ворот, напротив большого газона цветов и клумбой с пальмой посередине, находился дом. Со всех сторон газон окружали старые, высокие деревья и забор в монументальной оправе. По правой стороне газона, меж ворот и главным домом, возвышалась неотштукатуренная деревянная постройка, покрытая черепичной крышей. Она была скрыта высокими изгородями и деревьями, с главной дороги было видно только ее крыльцо с двумя тонкими парами белых столбцов».

Усадьба в Романишках. Фотография сделана около 1939 года. Источник: «Dzieje rezydencji na dawnych kresach Rzeczpospolitej» / Roman Aftanazy

«Дальше дома и двора я не была, – пояснила Валентина Смирнова. – Но отпускали еще погулять по липовой аллее. Какая же это красота была! Аллея прямая, деревья высокие, скамеечки и столы. И кругом – пионы!».

Боковые ворота усадьбы в Романишках. Фотография сделана около 1939 года. Источник: «Dzieje rezydencji na dawnych kresach Rzeczpospolitej» / Roman Aftanazy

Вспоминая быт семьи в польском поместье, Валентина Смирнова рассказала, что ее мама занималась огородом, а старшая сестра ходила через лес в Лынтупы за обратом [обезжиренным молоком]. «Однажды мы кормили утят, а одного из них унесла перед моим носом хищная птица. Ух, слёз-то сколько было», – вспомнила она. 

Придорожная часовня в Романишках. Фото Андрея Дыбовского, 2006-й год (orda.of.by)

Валентина Смирнова вспомнила, как однажды весной-летом 1944-го в Романишки пришли власовцы [представители Русской освободительной армии, выступавшие на стороне Третьего рейха]. После их визита были разбиты ульи, истоптаны огороды и цветники. «Все сломано, разбито... Мужское население собрали посреди поселка, чтобы забрать в свои ряды, ну и папу, соответственно. Когда мужчин записывали, то отбирали документы, кидая в общую кучу. Папа заметил, куда его паспорт выкинули. Как только власовец отвернулся, он быстренько забрал свой документ. Потом их угнали, но через три дня папа вернулся – сбежал от власовцев», – отметила она.

А незадолго до этих событий старшая сестра Валентины Смирновой – Вера – увидела тела погибших местных жителей в окрестностях Лынтуп, когда шла за обратом. Расстрелянные лежали на дороге, во дворах. Предположительно, их расстреляли власовцы. «Вера вернулась вся в слезах, это было что-то с чем-то...» – рассказала псковичка.

Ручей Пеляка. Фото Игоря Пастухова (wildlife.by)

Сразу за поместьем в Романишках протекал ручей Пеляка, и Валентина Смирнова поделилась связанной с ним историей: «Мыла тогда не было, а мама где-то достала соду и положила мне на бумажку. Я пошла на бурливую и каменистую речку, вода в которой была чистой-чистой, мыться. Положила бумажку на камушек, моюсь, а позади меня неожиданно подходит дядечка и эту бумажку по речке пустил. Оглядываюсь, – наши пришли! Военные. И мне дают земляничное мыло».

Возвращение домой

Весной 1945-го до Смирновых дошли вести о том, что Псков освободили, а линия фронта ушла за Романишки. Сборы домой не заставили себя ждать.

«Из Романишек до железной дороги нас довезли на лошадях. Затем ехали на платформе вместе с артиллерийским оружием – оно пахло порохом, гарью и свежей краской», – рассказала Валентина Смирнова.

На пути домой псковичи вместе с остальным гражданами Союза, возвращавшимися на родину, остановились у одного из хуторов. «Развели костер, собрались вместе с остальными, а есть-то нечего. Мама увидела поле, где оставалась прошлогодняя картошка, и пошла выбирать ее из земли. Но это заметил сын землевладельца. Был большой скандал, но в итоге ее отпустили и дали с собой три картошины, которые мы запекли. Какой же вкусной она была...» – добавила она.

Когда семья подъезжала к Пскову, оказалось, что станция разбита, и поезд остановился в районе деревни Березка. «Город был разрушен, – продолжила Валентина Смирнова. – Поскольку мост через Пскову был взорван, пришлось переходить реку вброд у Гельдтовой бани. Папка меня на плечах перенес».

«Когда пришли к нашему дому на Совхозной, увидели, что верхний этаж как косой скосило, – добавила она. – Наша квартира, конечно, осталась, но дом-то разбит. Плюс на первом этаже у немцев была обустроена конюшня – кругом валялись сено, солома и конский помет. Сейчас на месте этого дома парковая зона».

Разминирование улицы Советской в Пскове, август 1944-го.

Рассказчица пояснила, что перед угоном псковичей на принудительные работы в феврале 1942-го ее отец прикопал некоторые вещи в сарае у дома. В итоге, тайник оказался разграблен. «Яму выкопали буквально перед нашим возвращением. Она даже осыпаться не успела. Нашу швейную машинку «Зингер» мама нашла на помойке без подставки. А свое белое платье в розовый горошек я увидела позже на соседской девочке», – посетовала Валентина Смирнова.

В итоге Смирновы поселились сначала в двухэтажном деревянном доме № 40 на улице Леона Поземского, а затем перебрались в одну из квартир соседнего одноэтажного домика № 40а. «Квартира была большая, вот что я скажу. А может от того большая, что мебели там не было», – сказала Валентина Смирнова.

Перекресток Октябрьской и Пушкинской в Пскове. Фото из коллекции Вячеслава Волхонского.

При наступлении зимы в 1945-м родители отправили Валентину Смирнову перезимовать к бабушке – в деревню Старанья Карамышевской волости. «Деревня была сожжена, бабушкин дом тоже, поэтому жили сначала в землянке, а потом – в бане», – добавила она.

После войны было тяжело как с работой, так и с пропитанием. «Ходили по полям и собирали старую картошку после зимы. Тем не менее, умудрялись печь из нее лепешки. Моя сестра так говорила: «В войну мы хорошо еще жили, а вот после войны тяжеловато было». Ей даже очистки картофельные приходилось собирать… А мама покупала у каких-то греков в Пскове конфетки «раковые шейки», которые они же и варили, а затем продавала их», – рассказала Валентина Смирнова.

А когда пришло время учебы, настало время непростых эмоций: «Мне всегда было стыдно в школе, когда говорили о войне. Почему? У кого брат погиб, у кого – отец, у кого – дед. Меня спрашивали: «Где твой папа?». Дома».

 

*Псковское агентство информации выражает благодарность Валентине Смирновой и ее родным за обстоятельную беседу, а также Евгению Жарких за перевод с польского на русский язык описания усадьбы в Романишках.

Михаил Синёв
Версия для печати













Рейтинг@Mail.ru
Идет загрузка...