«Охотники за голосами». Часть 6-я
Псковское агентство информации продолжает публикацию повести Романа Романова «Охотники за голосами». По словам автора, идея книги родилась у него в ходе выборов губернатора Псковской области 2014 года. «Роман Романов… ныряет на такую глубину, где почти нет воздуха и где обитают странные глубоководные существа российской политики», - так охарактеризовал «Охотников…» писатель и публицист Александр Проханов.
Продолжение. Начало см. здесь: Часть 1-я, Часть 2-я, Часть 3-я, Часть 4-я, Часть 5-я.
* * *
Турист сидел в уютном кафе «Блинчики», улыбался в экран телефона, щелкая, как пианист-виртуоз, большим пальцем по экрану и одновременно кивая невпопад своему собеседнику напротив. Учтивого, полненького, с придыханием и влюбленным взглядом собеседника он уже слушал пятый раз за три дня, а вот в телефоне был отчет по его специальной акции «Культ личности», который он частями в виде фотографий и своих комментариев переправлял на телефон Кузнечко. Акция стоила сущие копейки, разлетелась по всему Интернету, за каких-то пару часов собрала кучу лайков и комментариев.
Суть была очень простой. Ежихин нашел альтернативного и регулярно пьющего скульптора, который согласился одну из своих глиняных работ на конечной стадии для детской художественной школы (заказывали копию головы афинского Фемистокла) переделать в полноценный глиняный бюст губернатора Ивана Ивановича. От Фемистокла осталась греческая туника на плечах, на которой с правой стороны теперь красовался какой-то футуристический орден – двуглавый орел на звезде. Губернатор смотрел сурово и прямо, хмурым таким взглядом и только современная узнаваемая прическа с зачесом, тщательно скопированная с фотографии, выдавала в бюсте современника, а не какого-то древнего патриция.
Для особо неразбирающихся в искусстве, Ежихин попросил пустить по нижнему краю подпись, на латинице естественно: «Gubernator Ioan. Vox Populi». Эту глиняную голову с плечами, туникой и орденом залили каким-то дорогущим лаком так, что через сутки бюст казался сделанным из голубого мрамора, на крайней случай, из хорошо отшлифованного гранита. С дачи скульптура позаимствовали полутораметровую пластиковую колонну для вазонов с цветами, за дополнительную бутылку армянского коньяку. Районный координатор общественного движения «Дружина» был облачен в подобие кольчуги и плащ. В качестве экзамена на пост координатора он сумел привести к накрытому белой больничной простыней бюсту 7 непонятных личностей с гвоздичками по три штучки у каждого и прямо рядом с Администрацией Старо-Истукановского района под фонограмму гимна, после очень короткого митинга, который заканчивался специально написанным стихотворением Ежихина:
И будет помнить весь район,
Как заезжал Иван Иваныч!
И сколько доброго нам сделал Он,
Не то, что Ельцин Николаич!
– открыли памятник действующему губернатору. Двух разогретых гонораром чтецов со славицами в адрес губернатора и сам бюст моментально отщелкали на профессиональные фотоаппараты специально обученные случайные прохожие и блогеры. Какие-то служащие нервно выбегали из здания Администрации, звонили по телефонам, подходили к координатору «Дружины» с какими-то вопросами и бумагами, но он лишь пожал плечами, развернулся, нечаянно звякнув тарой в пакете, который ни на минуту не выпускал из рук даже во время церемонии, и пошел домой. Полицейский нервно курил, пытаясь понять, зачем его оторвали от дел и приставили к этому истукану. Какой-то чиновник с портфелем в одной и простыней в другой руке несколько раз пытался подойти и накинуть на бюст материю, но с первым щелчком фотоаппарата, как от заградительных выстрелов, чуть не вприпрыжку отбегал от колонны.
Наконец, как докладывали Туристу его люди, где-то через два часа, когда уже только ленивый не написал о «позорном проявлении культа личности» в Провинции и о «новом Истукане в Старо-Истукановском районе», вернулась из области глава района, чуть не плача подошла к бюсту, развернулась к немногочисленным журналистам и зевакам и сказала: «Поддерживаю инициативу наших очередных общественников, понимаю их благодарность за отремонтированный Дом Культуры и кочегарку, но не позволю, чтобы наглые голуби посмели гадить на нашего Ивана Ивановича, заберу к себе в кабинет!». Обняла губернатора, прижала его носом к своей груди, оторвала от колонны, и медленно понесла бюст в направлении Администрации.
«Такая красивая русская женщина! Даже жалко!» – подумал Ванечка, разглядывая фотографии в телефоне – «Чем она так Кузнечко не понравилась? Впрочем, я с ним согласен, предупредительный залп из всех орудий для местных авторитетов нужен, конечно! Главное, теперь донести до всех, почему «прославилась» такая красивая Глава района».
Турист оторвался от телефона, взглянул на щебечущего собеседника и прервал его вопросом:
– Про памятник губернатору слышал, Федя?
Федя немножко надул губы, поскольку говорил он как раз о разговорах про бюст в Старо-Истукановском районе. Но тут же снова взглянул влюбленным взглядом и ответил:
– Говорят, глава района заявление подала в отставку, а ее чуть не вся областная администрация два года назад уговаривала на выборы пойти, кадров-то нету. Хотя я вот тоже не согласен, что нету! Уважаемый Иван Фёдорович, правда, что это имеет отношение к нашему с вами общественному движению «Дружина» и когда мы уже начнем пиариться?
– Успеешь, Федя, напиаришься еще! Не просто имеет отношение, но вообще эта глава, по секрету говоря, не очень хотела помогать нашему лидеру. Об этом тихонько можно рассказать нашим координаторам в районах и дружественным общественным организациям!
– По-о-онял! – хитро блеснул своими маленькими глазками Федя, и тут же, не упуская момента, от просьбы Туриста развернул к своей очередной маленькой просьбе. – А нельзя, многоуважаемый Иван Фёдорович, так сказать, для подтверждения наших партнерских отношений и больших намерений, подкинуть мне самую малость, поиздержался немного, даже на телефоне, стыдно сказать, почти нету денежки…
Федя определенно надоел Ежихину. Толку от него было мало, суеты много, но как источник информации и канал распространения – лучше не придумаешь. Между прочим, именно Федя еще в первое знакомство три недели назад в этом же кафе придал Туристу уверенности в правильности идеи Кузнечко, как думал тогда Турист, создать движение «Дружина». От видного и давным-давно, с начала 90-х занимающегося общественными проектами Феди, Турист понял очень многое. Во-первых, что Кузнечко и он сам абсолютно правы на предмет создания общественного движения, а не раскручивать их малоизвестную партию. В Провинции, оказывается, все партии и самовыдвиженцы уже понаоткрывали или возглавили организации и фонды с предвыборным намеком. Жилищно-бытовое движение «Коммуналка» и патриотическое «Ладушки», спортивные общество «Добро с кулаками» и экологическое движение «Лепесточек», клуб социальной взаимопомощи «Родичи России» и организация добровольных дорожников «Нет ухабам и выбоинам», и еще много каких общественных организаций.
Все организации теперь были, как объяснял Федя, при деле, грантах и политических амбициях. Если раньше все некоммерческие движения делились на те, которые получают заграничные гранты и те, кто не получают, то в последние годы ситуация поменялась. Теперь гранты получали от Москвы, от губернатора, от конкретных депутатов, министерств и других профильных федеральных ведомств. Если раньше общественники критиковали власть бесплатно или на деньги иностранцев, то теперь они еще более активно стали ее критиковать, поскольку теперь-то родное государство не только подкидывало гранты, но всячески уделяла им внимание в средствах массовой информации.
От такого внимания многие общественники, действительно, распрямили спины, гордо подняли подбородки и сказали: мы есть соль земли, совесть страны и еще мы здесь власть. Алгоритм существования таких общественников новой волны резко изменился. Теперь им стало тесно в рамках своего профиля, скучно проводить тихонько свои благотворительные акции или субботники. Поэтому они дружно начали искать поводы, изучать документы, копаться на сайтах администраций, чтобы громко и радостно возмутиться очередной несправедливостью не по отношению к себе, а, естественно, ко всему народу и обществу. Как только повод переставал быть жареным или интересным СМИ, они забывали про него и судорожно искали новый. Теперь какой главврач, директор автобазы, глава поселения, директор школы или какого специализированного интерната, пусть даже самый заслуженный отличник образования, да чего там, даже коммерсанты со своими новыми проектами, должны были, для своей же безопасности, предварительно договориться с солью земли, гражданской совестью общества на предмет избегания скандалов. Многим «новым общественникам» это, конечно, льстило, и многие смекнули, как выгодно, не становясь профессионалом и не неся никакой персональной ответственности, защищать народ и общество на многочисленных специально для них созданных площадках, форумах и в рабочих группах.
Почему-то Федя приводил ему именно таких, «новых общественников», Турист даже подумал, что других, настоящих, с горящими глазами и скромных, которых он мечтал заполучить в «Дружину» в качестве визитных карточек – уже и не бывает совершенно.
Впрочем, взамен Федя предоставлял подробную информацию об общественниках с тем, чтобы они никуда от Кузнечко и «Дружины», если что, не делись. Компромат, короче. Оказывается, что у защитников городских лужаек – была своя такса для строителей и устроителей детских коммерческих аттракционов. Борцы с самогоноварением в одной из дальних деревень имели свой самогонный цех, сивуху из которого борцы сами же и подкидывали в момент своих рейдов. Защитники отдельных категорий неимущих, круглогодично собирающих одежду и вещи для этих неимущих, через третьих лиц держали свой магазин подержанной одежды, а план адресных рейдов защиты общественных пляжей был выработан в точности с расположением объектов конкурентов одного местного бизнесмена. Да что там говорить, если крупнейшее с советских времен объединение книголюбов тихонько толкало свою недвижимость через ушлых посредников по коммерческим ценам, прикрывая свой экономический сепаратизм перед московским правлением демократией в организации и решениями большинства членов провинциального правления.
Однако радости от этого компромата у Вани не возникало по той причине, что картина резко диссонировала с его хоть и скрытыми под личиной политического цинизма идеалистическими надеждами на демократию и справедливое общество. Наконец, в таком развитии общественной ситуации Турист вдруг сделал вывод о том, что общественники теперь в тепличных и привилегированных условиях вот-вот станут чем-то не менее страшным, чем бюрократическая система в недавнее время, или разбалованные безнаказанностью дворяне после Золотого века Екатерины Великой. «Стоп!» – вдруг резко, прямо напротив болтающего Феди сам себе сказал Турист. – «Такие же, как дворяне, на привилегии и воровство которых замахнулся Император Павел!».
Ежихин судорожно достал из кармана джинсов перстенек из Михайловского замка и, не обращая внимания на замершего напротив Федю, принялся рассматривать его, продолжая судорожно мыслить. Он неожиданно оказался в своем фирменном пограничном состоянии, когда ему привиделся или приснился, в общем, он сам не понимал, император Павел в своей спальне. В голове крутилась мысль, которую если бы схватить – то стало бы все понятно, все вопросы сложились бы в одну ясную картину. «Тихо… тихо… Дворяне, золотой век дворян, обласканных Екатериной, общественники, общественники за каких-то три-четыре года ставшие особой кастой, обласканной властью… Власть приласкала, обратила внимание… поцеловала… Так – так – так!»
И, как это часто бывало, внешние обстоятельства вырвали Туриста из пелены мучительных догадок. Проходящий мимо, как раз в момент почти что озарения между столиками кафе человек слегка задел плечо Туриста, тот машинально повернул голову, посмотрел невидящим взглядом, потом снова повернул к руке с царским перстнем, потом резко повернул голову снова в сторону человека, неожиданно узнав его. Это был тот самый бандеровец Арни из поезда, который со своим дружком наговорил про него милиции и, собственно, из-за которого Турист попал в скверную вокзальную историю. Между прочим, по-прежнему находясь без паспорта и, наверное, даже в розыске.
Ежихин сдержал себя, чтобы не разволноваться и не броситься к старому знакомому, достал портмоне, отсчитал несколько купюр Феде, отчего тот еще более преданно и влюбленно начал глядеть на Ивана, положил купюру на стол для официанта и молча, стараясь не привлекать внимания, встал из-за столика и направился к выходу. Перед дверью он глянул на столик в углу, куда присел старый знакомый. Похоже, Арни не заметил его или не узнал, по крайней мере, именно в этот момент, он, наклонившись к собеседнику, что-то тихо шептал, одновременно передавая какой-то сверток в руки собеседника под столом.
«Шпион, что ли?» – подумал Турист, вышел, огляделся и сел на лавочку под вкусно цветущей сиренью так, чтобы видеть выход. – «Нет, нет, нет! Нельзя его упускать из виду, сейчас вот посмотрим, в какой гостинице он остановился, а вечерком попрошу Петровича сходить к нему в гости. Нет, я лучше посмотрю, в какой гостинице, а потом сделаю звонок в органы, скажу, мол, шпион ЦРУ и потенциальный диверсант! Верну гранату, козлу такому!».
Если бы знал Турист, как нечаянно близки к истине оказались его смутные подозрения. Но он не знал, поэтому сидел на лавочке под сиренью и ждал мутного и враждебного Арни, который его так подставил. А на самом деле он и сам уже больше недели находился под наблюдением. Поскольку наши органы, имея на руках паспорт Ежихина, без особого труда установили его местопребывание, к тому же сигнал от пассажиров поезда был экстремистской направленности, да еще и с убеганием от полиции через вокзал второй столицы России, дело о нем передали аж в ФСБ, которая, собственно, за ним, Туристом, и следила в данный момент. Проблема заключалась еще и в том, о чем, конечно же, Турист знать не мог, что Арни и так уже больше года находился под колпаком ФСБ, за ним также в данный момент следили люди из отдела контрразведки, ничего не зная о людях из отдела антитеррора, которые вели Туриста.
И вот эти все следящие друг за своими подопечными сотрудники органов вместе с Туристом глядели из своих укромных местечек на дверь кафе «Блинчики».
Интеллигентный Арни вышел из кафе, завернул за угол, подошел к старенькой неприметной «Шкоде» и не спеша огляделся. Затем вытащил из салона легкий длинный плащ защитного цвета, в каких обычно пенсионеры ходят на рыбалку, на голову аккуратно, посмотревшись в боковое зеркало машины, одел панаму защитного цвета, достал удочки без чехлов и старый, чем-то набитый рюкзак. Это добро он ловко и быстро примотал к багажной решетке на крыше автомобиля, словно превращая автомобиль и пассажира в экипаж заядлого рыбака, коих в превеликом множестве водилось во всех районах Провинции.
Турист заскочил в ближайшее такси, которых было немного в райцентре, но на удачу Ежихина, пара таксомоторов стояли как раз рядом с кафе. Сказал водителю ласкающее слух: «Двойной счетчик! Вон за той Шкодой с удочками! Только подальше от него, чтобы не заметил!». Лицо водителя не выражало ни радости, ни удивления, как будто езда по двойному счетчику с преследованием было для него обыденной ежедневной рутиной. Турист помолчал, потом добавил, специально зевая: «Это товарищ моего знакомого, взял кредит, а меня поручителем перед людьми записали, теперь не отдает, а меня люди прессуют, как поручителя… Хочу вот познакомиться, посмотреть, чем живет хитрый жук, да поговорить по душам, глядя в глаза». Таксист так же равнодушно пожал плечами и прибавил газу.
Они выехали за райцентр, проехали несколько деревень и среди редких фур двигались, судя по указателям, в сторону границы.
– Скоро погранзона, у меня пропуска на проезд нету, – все так же скучным голосом проинформировал таксист Ежихина.
Тот промолчал в ответ, пытаясь судорожно найти решение. Вариант поделиться своими подозрениями с пограничниками он отмел, поскольку сам не имел никаких документов в случае разбирательства. Обогнать Шкоду и поговорить с бандеровцем, как называл про себя своего недавнего попутчика по поезду «Москва – Петербург», тоже отмел как сомнительный и не гарантирующий успеха шаг.
Пока Ежихин размышлял, Шкода с удочками метров за триста до шлагбаума приграничной зоны свернула на проселочную дорогу.
Турист выяснил у таксиста, что в километрах двух есть деревенька и дальше только болота и бездорожье, что наверняка его приятель – должник едет на рыбалку на озеро «Хитрое» и пешком до него километра два от этой деревеньки максимум. Ежихин щедро рассчитался, вышел из машины и, в своих джинсах и модных кроссовках, пошел по песчаной кочковатой дороге в сторону указанной деревни и озера. У таксиста он взял номер телефона, чтобы еще разок тот приехал за ним и за «двойным счетчиком», поэтому, собственно, особо своему одиночеству не волновался.
Следящий за ним оперативник, встревоженный тем, что Ежихин отпустил такси и пошел прогуляться практически в приграничной зоне, связался со своим начальством и срочно запросил группу захвата. Группа захвата, или подразделение «Маски-шоу», к удивлению, предварительно запросила приметы, ссылаясь на то, что они и так в заданных координатах и чтобы, в конце концов, отделы между собой договорились, кого нужно брать, поскольку сортировкой этим ребятам заниматься некогда.
Оперативники из отдела контрразведки крепко выругались на коллег из отдела противодействия экстремизму, поскольку они целый год готовили операцию по захвату шпиона иностранного государства с поличным, а тут какие-то патлатые мажоры в модных кроссовочках, которые не по их части, путаются под ногами.
В итоге решили брать всех, если не получится мажора, то есть Ежихина, отсечь заранее.
Почему я это все так поясняю подробно в такой далеко не детективной истории? Потому что, пока они там согласовывали и выясняли, как пересеклись две слежки и два дела, а замаскированная группа захвата уже находилась в предполагаемой точке, а командир силового отдела, который в народе называют «маскишоу», пытался выяснить, зачем ему посылать еще одну группу захвата в то место, где со вчерашнего дня уже была засада, Ежихин был обнаружен. Арни подкараулил его на изгибе тропинки, и Ваня вдруг почувствовал дуло пистолета у себя под ребром.
Как это бывает только с иванушками-дурачками, Ежихин даже не испугался поначалу. Прямо и громко заявил, что он обо всем догадался, кто его оклеветал и подставил на вокзале, что он «сволочь конченая» и русофоб, и что интересно, откуда у него пистолет и не шпион ли тот на самом деле.
После удара прямо дулом пистолета по зубам и команды идти молча вперед Турист, наконец-то, испугался по-настоящему, искренне прочувствовал, что, возможно, его жизненный и политический туризм совсем скоро навсегда закончится. Он плелся по уже едва видимой тропинке, прикрывая рукой разбитые губы, трясясь дрожью от избытка адреналина в крови и судорожно думал о том, что не рассмотрел нормально пистолет. Если тот с глушителем, то шансов, наверное, у него уже нет, если без глушителя, то не будет же он шуметь выстрелами в погранзоне, а повода Иван ему давать не будет.
Зайдя в какие-то невообразимые болотистые буераки, Турист увидел вышедшего навстречу незнакомого человека, с которым Арни возбужденно, но полушепотом переговорил на иностранном, совершенно непонятном Ивану, языке. Чего они говорили – неизвестно, наверное, про то, откуда взялся пассажир в лице Ежихина, и почему, и откуда этот форменный Иван-дурак в уже насквозь мокрых модных кроссовочках с разбитым в кровь лицом взялся в этом болоте. Иван почему-то подумал, что они обсуждают, как потише его прикончить, тем более незнакомец вытащил из кармана веревку. Вообще ему все происходящее казалось каким-то страшным детским сном, потому что он и представить себе не мог, что в 21 веке шпионы еще лазают по лесам через границу, устраивают какие-то тайные встречи. Почему-то он в такой неподходящий момент вспомнил сцену из старинного черно-белого фильма про обмен шпионов на мосту, с горечью подумав о том, что он-то сам не секретный агент и не шпион, и никто его на Родину обменивать не будет.
Иван очень медленно, буквально по сантиметру стал отодвигаться от предполагаемых шпионов, которые очень быстро что-то там раскладывали в подклады своих рыбацких плащей. Иван приготовился к последнему рывку, понимая, что это не вокзал и не гуманные питерские милиционеры, что наверняка получит пулю в спину, но еще меньше ему хотелось, как барану на убой, ждать, когда его начнут вязать или душить этой противной капроновой веревкой в руке незнакомца.
Впрочем, я же говорил про группу захвата. Вдруг, совершенно неожиданно для всей троицы, как из-под земли, со страшным рыком, взрывом светошумовой гранаты, выскочили огромные амбалы в виде вежливых зеленых человечищ, и в доли секунды больно уложили всех на июньские, в сочной травище, болотные кочки.
Через несколько минут Ежихина поднял какой-то в гражданском, дал платок и со словами «Не боись, парняга, вытри морду!» спокойно отошел, с кем-то разговаривая по телефону. Сидящих прямо на земле на пятой точке шпионов снимали на две видеокамеры и, вытаскивая двумя пальцами содержимое их одежды, негромко и спокойно задавали какие-то вопросы. Два оперативника оживленно разговаривали, периодически весело посматривая на Туриста. Два новеньких квадроцикла с длинными сидушками, на которых должны были оперативно вывезти шпионов до ближайшей дороги, продрались сквозь чащу прямо к задержанным.
Далее произошел неожиданный конфуз. Нет, вещь естественная для любой экстремальной ситуации, надо сказать, хотя и не совсем литературная, но раз уж я пишу только чистую правду, то и этот момент утаивать не должен, для полной передачи атмосферы истории. Как только шпионов подняли с земли, по округе раздался резкий и очень неприятный запах, а из штанин Арни потекло то, что в народе называется... ну, вы поняли, что потекло, кафе «Блинчики» наверняка к этому конфузу тоже имели опосредованное отношение.
Совершенно неожиданно эта рядовая и естественная, подчеркну, ситуация, вызвала прямо-таки скандал среди таких солидных и, казалось бы, дружных «вежливых людей». Оказалось, что помимо оружия и спецсредств ни у кого нету с собой памперсов. Водитель квадроцикла прямо при всех пообещал уйти в отставку, если на его «новенькую «чайку» посадят истекающего засранца», мыть или переодевать его никто категорически не соглашался, при этом все воротили нос и на самом деле не знали, как поступить.
Между прочим, неизвестно, что больше расстраивало такого интеллигентного и умного в купейных беседах Арни: что его поймали или что все так обсуждают реакцию его организма на шок силового задержания. Причем обсуждают не сам факт, что он обделался, а что теперь никто его ни вести, ни везти не хотел, и даже отошли от него подальше, словно как от совсем пропащего человека. В итоге, в нарушение всех инструкций и правил гуманного отношения к пленным, решили привязать веревкой метров пяти к квадроциклу и ехать очень медленно, чтобы задержанный сам прогулялся до заставы. В этом решении было еще и важное нарушение утвержденного плана операции, поскольку задержанных нужно было вывезти очень быстро. Поэтому все очень засуетились, распределились и буквально через минуту начали движение по невидимой тропе, о которой, наверное, знали только пограничники.
Что касается Ежихина, то для него все закончилось очень даже ничего. Дело в том, что сотрудник отдела контрразведки, который из слежки, рассказал, как Иван мужественно все высказал под дулом пистолета шпиону, сотрудник отдела по борьбе с экстремизмом уже позвонил и убедился в том, что Иван действительно ехал в поезде с этими попутчиками. Сотрудник контрразведки очень заинтересовался спутником Арни в поезде и с благодарностью пожал руку коллеге за информацию о дружке Арни. Сотрудник по экстремизму, в свою очередь, поблагодарил за обещанную служебную докладную и запись наружного наблюдения, где Ежихин под пистолетом и получает по зубам от врага отечества. Самому Ежихину на радостях оба пообщали благодарсвенное письмо и командирские часы, если получится, и даже проводить до заставы. Однако Иван отказался, уточнил, куда прийти за своим паспортом и штрафом за ту постыдную беготню на вокзале, и пошел обратной дорогой по едва видимой тропинке, по которой его, еще недавно трясущегося от страха, привел Арни. Иван и теперь, все еще трясясь от пережитого и слегка прикрывая разбитые, запекшиеся губы ладошкой, только-только начал приходить в себя на обратном пути.
Турист очень долго, он даже потерял счет времени, шел, переваривая все произошедшее с ним, вспоминая весь прошедший день, пока вдруг не обнаружил, что день заканчивается и уже вообще-то вечереет. Он прибавил шаг, потом побежал, на бегу понимая, что пошел совсем не по той тропинке и что даже по телефону не сможет объяснить таксисту, куда за ним подъехать. Впрочем, неожиданно оказалось, что связи нет, а телефон почти разряжен. «Главное, что живой!» – оптимистично так подумал Иван, и снова побежал.
Через минут 15, совершенно неожиданно из кустарника Ежихин выбежал на разбитую, проросшую буйной зеленью дорогу, или даже не дорогу, а едва заметные в зарослях грунтовые колеи. Перед ним было поле, а с другой стороны, по грунтовке направо – деревенька и косой выцветший указатель: «д. Тихвинка». «Надо же, Тихвинка, что-то родное, русское, значит, границу не перешел», – подумал успокоившийся Иван и вдруг, ни с того ни с сего вспомнил про картину в Михайловском замке: «Вынос Тихвинской иконы Божьей Матери». Следующей мыслью ему явилось воспоминание о той догадке, которую он не успел додумать в «Блинчиках», вспомнил про общественников, дворян Екатерины и почти что найденную тогда на утренней встрече закономерность, открытие, которое, как ему казалось, он всю жизнь искал. И, уважаемый читатель, как вы, наверное, уже догадались, примерно уже представляя себе нашего бедового Туриста, именно с последней мыслью он почувствовал на плече чью-то очень легкую, как листва, руку и увидел перед собой в точности такого же, как в замке, но застегнутого и без ночной рубашки Павла Первого.
– Вам нужно обсушиться, сударь, и отдохнуть! Добро пожаловать к нашему походному бивуаку! – весело глядя на Туриста негромко и чеканя каждое слово, произнес уже двести лет назад убитый самодержец…
III
Кузнечко, по мере приближения к заветному повороту перед Паракарочкой, все меньше и меньше горел желанием пройтись по тропинке, по которой ушла в лес странная бабка, что они с Петровичем подбросили в первый день визита в Провинцию, где Кузнечко планировал стать губернатором через несколько предвыборных месяцев.
Петрович, как обычно, молчал, немножко наклонившись по старой привычке к рулевому колесу. Кузнечко анализировал ситуацию и она ему попрежнему и даже ещё больше не нравилась, прежде всего, каким-то странным игнорированием кандидата, который за три недели пребывания в регионе сумел практически полностью обеспечить себя подписями депутатов и заодно всколыхнуть всю политическую атмосферу региона.
Мысленно он уже был в горячей фазе кампании и перебирал весь свой опыт с тем, чтобы выбрать оптимальный вариант наращивания рейтинга среди населения. Население политконсультант, откровенно говоря перед самим собой, считал своим слабым местом. Во-первых, потому, что с народом он сам лично как-то особо не общался уже много лет, хоть и анализировал его настроения по различным социологическим отчетам и аналитическим запискам. Теперь же ему предстояло с этим народом встречаться, что называется, один на один. Первая его встреча с местными рядовыми избирателями отдавала болью в челюсти от одних только воспоминаний драки в день знакомства с Богиней. Во-вторых, ему действительно нужно было какое-то очень яркое чудо, чтобы народ успел узнать и полюбить такого варяга, который ни одного года не жил в Провинции. И здесь ему всё не нравилось.
Даже если он Аллу Пугачеву вдруг привезет в свою поддержку, даже если он дойдет до каждого со своей яркой предвыборной газетой, даже если в хлам дискредитирует своих конкурентов, включая Ивана Ивановича, все это, по интуиции Кузнечко – ни на йоту не гарантировало ему любовь и голоса избирателей. Даже волшебная идея со свадьбой с Богиней, этот восторг, когда и по любви и на пользу дела – вишенка на торте кампании, финальная точка, своеобразный мистический акт породнения его, Кузнечко, с Провинцией. А Богиня? Богиню, чтобы за оставшееся время довести до венчания, тоже нужно было как-то удивить. Одно дело два-три раза в неделю чай попить в кафе и давать себя поцеловать в щечку на прощание трясущемуся от желания и восторга Кузнечко, другое дело дать согласие на свадьбу.
Получается, и ее голос нужно было сначала завоевать. Поэтому как не верти, но Кузнечко должен был стать героем для любимой и надеждой, Спасителем с большой буквы для тысяч избирателей. А быть героем, как все понимают, штука опасная и не бывает без риска. «Значит, придется искать, значит, надо идти за этой бабкой, как бы смешно это не выглядело, тем более все равно других вариантов пока нету», – подумал Василий, выдохнул, и открыл дверцу джипа, вставшего аккурат на том же месте, где выходила так удивительно похожая на киношную ведьму старуха.
– Петрович, заселяйся пока в гостиницу и будь на связи, как освобожусь – позвоню, – сказал делано, веселым голосом политконсультант.
– Василий Сергеевич, может, я с вами? Мало ли кто по лесу шастает? Да и зря вы к той бабке-то, холкой чую, что она ненормальная бабка, околдует или сглазит чего, Василий Сергеевич! – выдал речь молчаливый обычно водитель.
– Ну и темнота ты, Петрович! Езжай, говорю, в гостиницу, я как прогуляюсь – отзвонюсь. Это в тебе древние страхи и мифы на генетическом уровне. А потом вы обижаетесь, что темным народом манипулируют злобные политики, – Кузнечко засмеялся. – Ты еще через плечо поплюй и скажи «Чур меня»… Ехай уже давай…
Кузнечко хлопнул дверцей автомобиля и решительно пошел по тропинке, убегающей от дороги все в такие же, как и три недели назад, перелески ядовито-болотного цвета, только ноги на едва видимой тропе окутывала и цепляла буйная июньская растительность.
Василий Сергеевич прошел через старое заросшее кладбище с покосившимися и кое-где завалившимися крестами и плитами. Никаких потусторонних страхов и предчувствий в нем не возникло. Солнце периодически закрывали белые кучерявые облачка, вокруг трещали кузнечики, воздух был наполнен ароматами разнотравья. Он шел уже не меньше часа, но ни признаков жилья, ни тем более какой-то там бабули, да вообще никого ему на глаза не попадалось. Только смешанный лес становился вокруг все гуще, и все больше еловых лап торчало перед лицом путника по мере продвижения вперед.
«Так, надо заканчивать с этим детским садом и дурацкими интуициями! Все, идем домой, глинтвейн в гостинице и спокойно посидеть в Интернете – будет куда полезнее…» – подумал консультант и решительно развернулся в обратном направлении. Пройдя метров 50 назад – Кузнечко замер в состоянии близком к шоку: никакой тропинки перед ним не было.
Даже намека на тропинку не было нигде, куда бы он не бросился. Ну, как говорится, все понятно: испуг, прострация, неверие, что это именно с ним вот могло такое случиться, тряска телефона, который показывал отсутствие связи, шоковое состояние первые секунды. Затем началось: где дорога, если прислушаться к шуму проезжающих машин? Как залезть на самое высокое дерево и хотя бы увидеть какую линию электропередач? Как по муравейнику и по мху на деревьях найти север, как учили всех поголовно детей в нормальной советской школе? Затем про солнце, которое садится на западе, как без спичек разжечь костер и набросать туда зеленых веток для большого дыма, как сделать убежище на дереве и прочее, в несколько минут судорожно вытащенное из задворок школьной памяти и прочитанных в детстве приключенческих романов.
Естественно, лазать по деревьям уже было страшновато, по высоко стоящему солнцу в просветах зеленых крон ничего непонятно, если найти север по муравейнику, то где Паракарочка по отношению к этому северу? В общем, Василий от всех рецептов отказался и быстрым шагом, почти в панике просто пошел туда, где было меньше деревьев с кустами и пройти было легче, постепенно осознавая, что если никого не встретит, или не появится связь в мобильном – ничего-то он сам себе в спасение предпринять не сможет. Вместе с этой мыслью впервые за долгие - предолгие годы в его голове появилась мысль о Боге и себе самом – мелком и бесполезном микробе в огромной Вселенной. Не то чтобы он прямо был атеистом: и на пасхальной службе бывал с мэром, и у батюшек благословение просил после встреч на избирательных округах, и даже жертвовал на общую свечу вместе с коллегами и кандидатами перед днем голосования. Но вот мыслей о Боге не возникало, даже подаренный матерью нательный крестик он кудато положил так, что за десять минут своего блуждания по провинциальным дебрям так и не вспомнил, куда он его сунул когда-то давнымдавно.
Как будто специально, чтобы не дать таким необычным мыслям развиться в голове Кузнечко, совершенно неожиданно откуда-то сбоку повеяло дымком. Василий Сергеевич замер, принюхиваясь, и тут же, все забыв, с детской радостью побежал на дым, попутно проверяя в карманах наличие заветных денежных купюр, которые нужно будет дать охотникам ли, дровосекам ли, или кто там еще средь белого летнего дня костры жжет за то, чтобы они подбросили его хотя бы до ближайшей дороги.
Все оказалось, на первый взгляд, еще лучше. Перед Кузнечко открылась полянка, с краю которой, словно прижавшись спиной к лесу, стоял высокий бревенчатый домик, заросший зеленью и полутораметровыми кустами почти до самой высокой двери, а из трубы шел дымок. Политконсультант в пять прыжков пересек поляну и оказался у крутой деревянной лестницы в дом, ступил ногой на первую ступень и громко, дружелюбно, даже весело крикнул:
– Дома хозяин-то? Можно войти уставшему путнику?
Ответа не последовало, зато озноб пробил его позвоночник и смутная, почти до тошноты, тревога неожиданно охватила Кузнечко. Он слегка наклонился к лестнице, развел кустарник руками, словно заглядывая под избушку, и увидел то, от чего ему стало еще мутнее, непонятнее и так страшно, что он почувствовал шевеление собственных волос на затылке. Избушка стояла на двух зеленых, безобразно поросших пластами моха и грибами, словно бородавками, столбах, которые своими длинными пальцами корневищ были похожи исключительно на гигантские куриные лапки…
В следующее мгновение Василий резко обернулся назад и только сейчас заметил колья по периметру поляны, на которых сахаром белели отполированные дождями и ветрами черепушки лошадей, коров и какихто других животных. Догадка была настолько очевидной и однозначной, но в то же время настолько дикой и невозможной в реальности взрослого современного человека, к тому же политконсультанта, что оцепеневший Кузнечко даже тронуться с места, чтобы убежать, просто не мог.
– Фу-фу-фу, каким-то ненашенским духом в заповедных местах пахнуло, – вдруг услышал Кузнечко скрипучий, старческий голос из избушки. Одновременно с таким же противным скрипом отворилась дверь, и в проеме нарисовалась во всей красе та самая, совершенно киношная ведьма, но с постоянно прищуренным глазом и немножко большим, чем в фильме «Вий», если внимательно присмотреться, носом. – У-у-у, явился соколик, не запылился! Ну, заходи, заходи, коли приперси…
Василий поперхнулся из-за совершенно пересохшего горла, замычал сначала, но потом взял уже себя в руки, понимая, что теперь убегать вроде как некрасиво, да и, собственно, некуда в его положении. Наконец в голове пролетел молниеносный и уже вполне разумный анализ, что-то вроде следующего: ножки у избушки все-таки не куриные, а просто высокие пни деревьев, типа как сваи. Бабки бывают разные, в Москве тоже каких только не встретишь, а этой точно тут не перед кем красоваться. Тем более в тяжелом натуральном хозяйстве! Черепушками она наверняка непрошеных гостей да зверей отгоняет, не строить же старухе самой забор на целую поляну, и вообще, он ее в машине подвозил и ничего, даже спасибо сказала. А раз выезжала куда из леса, значит за пенсией, или за лекарствами, а значит, нормальный системный человек и даже наверняка избирательница.
– Спасибо, бабушка, не знаю, как вас зовут, загляну на минутку, дорогу узнать, а то заплутал…
– Как, как зовут… А то ты не догадался, добрый молодец? – скрипела бабка, проходя вглубь избы, раскачиваясь сгорбленной спиной в грязных лохмотьях перед глазами Кузнечко. – Баба Яга и есть, натуральная и природная. Счас тебя накормлю, напою, в бане попарю да рассказывай, что за дело пытаешь…
Кузнечко пригнулся под косяком и оказался в темной, прокопченной дымом, с пучками каких-то трав по стенам, но в просторной избе. Половину комнаты занимала белая чистенькая печь, из мебели – лавки да стол, по углам какой-то деревенский скарб и спящий филин на жерди под потолком. Кузнечко присел на краешек лавки и не нашел ничего лучше, чем спросить для завязки разговора, при этом не спуская глаз с копошащейся в посуде Бабы Яги:
– А что, уважаемая, э-э-э, Баба Яга, – словно выдавил из себя это имя политконсультант, – у вас и паспорта нету? И без пенсии проживаете, без социальных пособий? Хм, извините, если чего неправильно спрашиваю.
– Эх, до чего Русь – Матушку довели, – остановилась в своей суете Баба Яга, пристально глядя единственным зеленым глазом на Кузнечко. – Не то что русского духа от ихних телес не учуять, пока не принюхаешься, так и на голову совсем ослабли. Немцы и есть. Сожрать тебя, что ли, Васька?
Кузнечко, постепенно осваиваясь, вспомнил, зачем он искал бабку изначально, что вообще-то ему через три дня уже и подписи в избирком сдавать и начинать активную фазу кампании, и почему он хотел стать губернатором и как он любит Богиню.
– Не знаю, бабушка, как сказать, но если можешь, помоги мне победить на выборах губернатора и жениться на Богине, вернее, на Ирине, девушка тут такая есть, я с ней в Паракорочке познакомился…
– Так у тебя ж полная котомка деньжат, неужто еще какая помощь требуется? – как-то кокетливо, хитро и в тоже время словно злорадствуя, ответила Яга. – Один только вопросик тебе, соколик, все-таки корону тебе царскую или Иришку? Ко мне даже Иван-Царевич с двумя просьбами не обращался, не говоря про Иванушку-дурачка, жадные вы там стали, страсть какие жадные, али совсем перестали соображать чего самим хоца! Впрочем, хоть ты и задом наперед все просишь, однако же я тебя выслушаю, авось и помогу, не совсем ты еще пропащий, раз Ирка тебе так полюбилась, да и долг платежом красен, ты ж меня не бросил, на дороге, подвез в своей вонючей коробчонке до родного леса…
В общем, чудеса чудесами, но человек такое создание приключенческое, что если сразу умом не тронулся, то к любой обстановке привыкает и осваивается. Вот и Кузнечко совсем освоился, у него даже опять, как после памятного сна, в котором он спорил со старым профессором, явилась мысль о своей исключительности. Он с чувством, обстоятельно начал рассказывать Яге о том, что такое выборы, почему он хочет стать губернатором, каким ему нужно стать героем и для какого народа, который должен отдать ему свои голоса на выборах. Попивая бабкин чаек из глиняной кружки с букетом непривычно резких, но вкусных ароматов, политконсультант объяснял Яге:
– … И вообще, кто в нашем мире Герой и властитель? Ну не в твоем лесу, а у нас там, в цивилизации? Тот, кто «Не верь, не бойся, не проси!», и все нормально будет, подвиг, деньги, харизма!
– Эхе-хей, эхе-хей! Не Иван-Царевич, конечно, и не Иван-дурак, тем более. Чугунок. Черенок от метлы, такой же непотребный. Как же так можно: и не верить, и не бояться, и не просить? Да тебе не царствовать, тебе учиться надо, на выборА он собрался...
– Не, ты, бабушка, конечно, вся такая ненормальная, мудреная, но я тебе по науке объясню. Формула «Не верь, не бойся, не проси», это именно что для героев, понимаешь? То есть Герой со времен древней античности отличается от обывателя, это другой человек, обыватель в нормальном повседневном положении как раз – «верит, боится, просит», на то он и обыватель, народ по-твоему. А герой – противоположность обывателя. Герой всегда получает власть, весь вопрос, какие подвиги ему совершить для этого придется. Одна проблема у меня получается. Почему Герой и берет власть? Потому что он от самих Богов, он наполовину, или на четвертинку – из рода Великих, то ли языческих, то ли евангельских, или очевидно для всех Избранный! А если он без родословной, не факт, что Избранный – ему подвиги нужны опять же, чтобы его обожествили как следует и тогда власть его будет. Это грубо, а в смысле политтехнологий, мне маленькое, но очень убедительное для местного народонаселения геройское чудо необходимо, понимаешь, бабуля?
– Ох, сынок-сосунок! На-у-ка! Ге-ро-и! Обы-ватели! «Не верь, не бойся, не проси!». И вот чего я с тобой разговариваю? На выборА он собрался. Не будил бы ты во мне каннибалку, а? По твоЁму объясню, по басурмански, раз ты русского языка не понимаешь, пока щи в печи томятся...
Баба Яга хлебнула чайку, закатила глаза в потолок избушки, будто чего разглядывая на нем, сложила сухие, словно из переплетенных черных веревок, руки на грязный передник и продолжила в неожиданной для Кузнечко манере:
– Коммуникации власти и народа обусловлены, в том числе, культурными архетипами. Модель коммуникации вырабатывается веками и слабо подвержена существенным деформациям извне. Элементарные социологические наблюдения и анализ опыта поколений позволяют без труда вычленить социокультурную логику и формулу этой коммуникации. Например, в русской цивилизационной повседневности:
– Власть не любит, когда с ней спорят, власть любит, когда её просят.
– Власть любит, когда ее просят, но не любит, когда просят много.
– Власть не любит, когда у нее просят много, но любит, когда маленькую помощь возвращают большими благодарениями.
Следовательно, реальная поведенческая инструкция: не спорь, не жадничай, благодари…
– Енто мудрость для народу, по твоему, для о-быва-телей, он так с вами и поступает, чтобы объегорить таких как ты, да получить с паршивой овцы хоть шерсти клок перед выборАми.
В этот момент страшная бабка одним своим зеленым глазом пронзительно посмотрела на гостя. Кузнечко невольно съежился под ее властным, почти физически осязаемым взглядом, впервые поверив, что такая и правда сожрать может. Яга вернула свой взгляд на потолок, снова прищурилась и продолжила:
– Эта базовая поведенческая модель мирного сосуществования народа и власти в России оказывается сильнее любых институциональных форматов и демократических процедур, вводимых и (или) насаждаемых в ходе многочисленных модернизаций...
– В обчем, сынок-сосунок, – в этот момент Баба-Яга встала и начала копаться в удивительно чистой и белой, в сравнении с окружающей обстановкой и ею самою, русской печи. – В обчем, ежели ты, балда неотесанная, считаешь, что Царь-батюшка или воевода какой, или даже самый заштатный депутатишко весь такой загадочный Герой для народа, то любой Иван -дурак тебя победит на выборАх. Потому как Иван Дурак дурацких журналов не читает, експертов всяких толстолобых не слушает, а секрет сердцем чуйствует… Потому что он ради своей ненаглядной три пары сапог стопчет, три кафтана изорвет, к черту на кулички залезет, а потом за это еще и полцарства нечаянно получит, ну или целое, енто смотря как ему повезет вернуться…
– Мировая бабка! – выдохнул будущий губернатор. – Так помоги мне, бабушка, хоть по-твоЁму, хоть по-какому!
– В баню я тебя не поведу, милок, не готовый ты ишо, а помочь – помогу, помогу. – Баба Яга еще раз внимательно заглянула в глаза Кузнечко так, что он себя почувствовал вывернутым наизнанку. – Совсем ты ничейный в жизни, ни рыба-ни мясо, ни кафтан-ни ряса. Ни христианин, не язычник, не русский, не немец, ни деньгами жизнь меришь, ни правдой. Ну, может хоть перестанешь дурью своей маяться, вот тебе клубок, попьешь чайку счас, чашечку щей моих навернешь, потом еще запьешь, и за клубочком, за клубочком, он тебя и приведет куда надо…
Политконсультант взял в руки мягкий шарик грубых шерстяных ниток, покрутил его, понюхал, совершенно не понял, как этот комочек его куда приведет, положил его в карман и довольный, обнадеженный, принялся чаевничать со старухой, тем более чаек с каждым глотком нравился ему все больше и больше.
В дружеской атмосфере чаепития Кузнечко все больше и больше нравился старухе, а она ему. Он, забыв про выборы, принялся выяснять, как такие волшебства, как шапка-невидимка, меч-кладенец, ковер-самолет возможны в природе и разве можно этому шарику доверять? Баба Яга смеялась скрипучим старческим смехом, по-доброму обзывала его дубиной стоеросовой и объясняла так, чтобы понял человек с мозгами и образованием среднестатистического жителя современного мегаполиса. Он так и понял для себя: шапка-невидимка – это откуда ни возьмись у человека интуиция понимать, что на самом деле люди думают и хотят. Будто рядом стоял и подслушивал. Волшебный клубочек – это пространственная интуиция. Меч-кладенец, меч-кладенец… Про меч Кузнечко так и не запомнил, и потом, как не ломал голову, не мог вспомнить…
Продолжение следует…
