Современное кино, актёрское мастерство и табу – в интервью с народным артистом РФ Александром Лазаревым
Очередным гостем «Интервью недели» на телеканале «Первый Псковский» стал народный артист Российской Федерации, актёр театра и кино Александр Лазарев. В беседе с ним ведущая Владислава Полякова узнала об актёрском мастерстве и табу, чем отличается школа переживания от школы представления, в чём сходство кино и пазла и почему все спектакли проходят по-разному.
Духовная сила
– Мы очень рады приветствовать вас в нашем небольшом, но очень уютном городе Пскове. Вы уже бывали у нас?
– Нет, я не был в Пскове и очень рад тому, что я здесь. После встречи с вами у меня будет немного свободного времени – я пойду гулять.
– Какие планы? Что хотите посетить?
– Хочу пойти в кремль и в Мирожский монастырь.
– Это две центральные точки, но на самом деле здесь и парки интересные, и скверы. У нас город церквей: куда ни глянь – везде церкви.
– Да. Я был на набережной, поглядел – насчитал там несколько церквей. Красиво.
– Поговорим об искусстве. Всё чаще слышу фразы, что современное кино – это не то, снимать не умеют. А ваше мнение какое?
– Эти фразы звучат всегда, каждые 10-15 лет: меняется поколение – меняется мировоззрение, поэтому для современных людей, может быть, вчерашнее кино интереснее, чем сегодняшнее. Хотя сейчас, мне кажется, у нас очередной взрыв кинематографа. Например, «Плакать нельзя» – это просто великолепная картина: пронзительная, трогательная, настоящая, здорово снято во всех отношениях – и режиссёрская работа, и сценарий, и оператор, актёры великолепные. Что значит «сегодняшнее кино уже не то»? Это не так. Сегодняшнее кино шагает вперёд, это здорово.
– Как вы думаете, ситуация с отсутствием в прокате западного кино влияет на наше?
– Видимо, повлияет: во-первых, не будет такого подсознательного желания копировать американское кино. И в любые сложные времена внутренняя духовная сила растёт, и растёт с этим желание творить, и чем больше ограничений – тем больше творческий организм выдает подарков.
– Чем более мы ограничиваем себя – тем более мы свободны?
– Ну… да.
– А если говорить о хорошем кино, какие это составляющие? Что значит хорошее кино?
– Невозможно так определить, что значит хорошее кино. Ну как? Можно сухую формальность сказать: должен быть хороший сценарий, хороший режиссёр, оператор и хорошие актёры – вот тогда будет хорошее кино. Но, наверно, всё начинается прежде всего с истории: чтобы сделать кино, должна быть история. Хотя говорят, что талантливые люди могут и телефонную книгу в кино превратить. Но чем честнее ты делаешь эту работу, чем ты профессиональнее, тем, наверное, и продукт интереснее.
Переживание или представление?
– Существование перед камерой и существование на сцене – это две разные формы бытия, правильно? Что нужно актёру кино в первую очередь? О чём нужно помнить, чем нужно владеть, что нужно знать? Что это за профессия такая?
– Вы такие вопросы задаёте! Как я сейчас буду лекцию вам читать? Нужно обладать азами профессии, нужно понимать, что ты делаешь, зачем ты это делаешь, какая у тебя главная цель. Если выражаться постулатами, ты в искусстве или искусство в тебе? Если искусство живёт в тебе, то это всегда цепляет людей, которые смотрят.
– Например, если человек хочет стать актёром, каким людям точно нельзя идти в эту профессию?
– Если ты можешь себе представить свою жизнь без театра, если можешь представить себя в другом месте, не ходи в театр, не получится. Вот если только ты не можешь без этого жить, тогда да, вперёд и приложи все усилия и старания, тогда получится что-то.
– Какая роль для вас самая запоминающаяся, самая яркая?
– В кино или в театре?
– И в кино, и в театре.
– В театре, наверно, всё-таки «Королевские игры», Генрих VIII: это в Ленкоме постановка Марка Захарова. А в кино… Даже выделить не могу. Есть несколько работ, которые особенно мне дороги.
Например, фильм «Честь имею», военная картина о погибшем в Чечне на Чеченской войне взводе. Этот фильм мне очень дорог, потому что мы действительно снимали его очень искренне. Режиссёр Виктор Бутурлин, если кто-то начинал хоть капельку халтурить, говорил: «Вы что, хотите, чтоб эти сто человек ко мне во сне пришли ночью и посмотрели мне в глаза? Нет, я буду делать это честно». Хорошее получилось кино, честное.
Мне дорог фильм «Идиот» Бортко, где я играл не главную роль, совсем небольшую, но она и мне запомнилась, и зрителям: Ганя Иволгин. Могу долго говорить про кино, потому что не хочется никакие мои роли обижать, мне всё нравится.
– Каково это, когда ты сталкиваешься с ролью? Ты же должен не просто её примерить на себя – ты должен поверить в того, кого ты играешь, понять его, оправдать внутри себя и, значит, в какой-то степени принять. Как от этого потом освободиться?
– Ну, это по-разному. Освободиться очень просто… «Просто»! Это, конечно, непросто. Чтобы это понять, я проучился шесть лет в институте и потом опыта набирался ещё 30 лет в театре и в кино. Нет, это, конечно, сейчас кажется понятным и простым, а на самом деле… Надо избрать какой-то путь: либо школу представления, либо школу переживания. С одной стороны, в школе переживания искренне, по-настоящему рвать свою душу в клочья не хочется, потому что душа бесценна и так над ней издеваться, наверно, неправильно. С другой стороны, не сыграешь по-честному – не поверят.
– И смысл тогда?
– Да. Надо научиться владеть техникой виртуозно, чтобы не обманывать зрителя. Хотя я сам яркий представитель школы переживания, мне приходят в голову мысли, что, может быть, более правильная и честная всё-таки школа представления, потому что актёры – играют! Но это уже философские споры, и я сам с собой спорю на самом деле. Я когда с отцом по этому поводу начинал разговоры, он говорит: «Ну ты можешь болтать всё что угодно, но так-то ты сам существуешь по-честному». Поэтому я до сих пор мучаюсь этим вопросом. Надо делать честно.
Есть такая история (я её, кстати, много раз рассказывал, потому что мне этот вопрос часто задают), курьёзный случай, который произошёл между великой Сарой Бернар и нашим Константином Сергеевичем Станиславским. Станиславский был в Париже на спектакле «Дама с камелиями». Тогда он ещё не написал свою книгу и не было его школы, но он уже вовсю её проповедовал, преподавал, его театр существовал по его системе. И он был поражён игрой Сары Бернар. Он к ней пришёл после спектакля за кулисы, поздравлял её, благодарил и говорил: «Ну как же, как вы так опередили время? Вы живёте в другой стране – и работаете по моей школе!» Она говорит: «Нет, почему? Я слышала о вашей школе, но я играю». Он говорит: «Нет, вы меня обманываете, вы лукавите: вы живёте на сцене». – «Я вам докажу. Приходите завтра на этот же спектакль».
Там самый трагический момент, когда к Маргарите приезжает Арман, она бежит к нему навстречу: «Арман, Арман!» – и умирает. «Вы это потрясающе играете, не может быть, что вы что-то изображаете». – «Нет, я, – говорит, – буду мимо вас бежать, сядьте в первый ряд – я вам подмигну в этот момент». Он говорит: «Этого не может быть! Вы живёте, вы забываете о том, что вы сегодняшний человек». – «Нет». – «Ну, давайте спорить». Они поспорили.
Действительно, он опять погрузился в спектакль, забыл об этом споре, смотрел на неё, наслаждался её игрой: не игрой, а существованием. И она в финале пробегает и [подмигивает] ему. Он даже сначала не понял, что произошло, а потом вспомнил этот спор. Вот так. Она была настолько честна в своей профессии, обладала такой виртуозной техникой школы представления, что обманула самого Константина Сергеевича.
– Ничего себе!
– Она обманула так, что он поверил и плакал. Наверно, это уже высшая степень, высшее умение.
– Мастерство.
– Да.
– Есть у вас табу, которые вы бы никогда не нарушили, вживаясь в роль?
– Есть, конечно. Наверно, я не до конца артист в этом плане. Я не буду обнажаться, это однозначно. Не могу играть и много отказывался от того, где издевательства над детьми. Понимаю, что я – это не я, нужно изобразить другого человека, но я просто не могу сделать это, ну не могу.
Или, например, я в театре отказался от одной работы с Марком Захаровым, будучи ещё достаточно молодым человеком, и это мне потом стоило многих лет необщения с ним: я отказался от роли в «Пер Гюнте». Он там одного персонажа трактовал как дьявола, беса, искусителя.
– А что за персонаж?
– Пуговичник. И я отказался: не смог себя переломить, всё это примерять на себя не смог. Так что табу у меня есть, и достаточно много.
– А были роли, от которых вы отказались и потом пожалели? Или фильмы, в которых вы отказались играть и потом пожалели?
– Да особенно нет, наверно. Были, конечно, фильмы, которые я не почувствовал: когда мне предлагали фильмы, сейчас успешнейшие сериалы, которые уже пятый-шестой сезон идут, а я не почувствовал конъюнктуру и отказался. Но чтобы я прямо переживал по этому поводу – нет.
Кинопазл и «живое дело»
– Вы коснулись вопроса сериалов. Игра в сериале и в полнометражном фильме – это разные виды работы?
– Я бы не сказал. Смотря как ты подключаешься. Но технически – да. Если ты снимаешься в сериале, у тебя огромная выработка в день, если ты снимаешься в полном метре, у тебя выработка крохотная и поэтому есть возможность пофантазировать. Но всё равно работа есть работа и сильных отличий нет. Тут процесс длиннее или короче.
– Провокационный вопрос: кино или театр?
– Театр. Потому что театр – база. Театр – основа, театр – база, а без базы трудно существовать.
– Мои друзья говорили о том, что язык кино очень ограничен и вообще кино ограниченно в своих средствах выражения, а театр бесконечен: ты можешь творить всё что угодно и выражаться как угодно. Так это или нет?
– Театр – живое дело. Это каждый раз по-разному, каждый раз по-новому, потому что это живое дело, тем он и интересен. А кино… Это даже не моя мысль: я слушал недавно интервью Карена Георгиевича Шахназарова (суперчеловек, конечно!), и он сказал, что в кино всё-таки математика, там есть определённые законы, одна дорога. Да, ты имеешь возможности расширить коридор импровизаций, но всё равно это математика: законы, очень жёсткие условия. Так существует Голливуд. Кино складывают из определённых частей, как пазл. В принципе, поэтому, наверно, заходят такие разговоры, что скоро будут не нужны артисты, можно будет всё сделать на компьютере.
А в театре так не получится, даже если ты будешь применять 3D-принтер. Поэтому театр, конечно, сложнее.
– Даже один и тот же спектакль живёт по-разному.
– Конечно. Но кино тоже не хочу обижать. Кино – бесконечно интересный вид искусства! И конечно, там можно импровизировать и пробовать разные вещи, но в результате у тебя один финал, единственный результат – фильм, готовая, сделанная картина. И всё. Когда делаешь спектакль, у тебя ещё может быть [множество конечных результатов].
– Есть мнение, что у каждого актёра есть любимый режиссёр или у каждого режиссёра есть любимый актёр. Так это или нет? Есть ли у вас любимый режиссёр?
– Ну конечно! Есть, обязательно, а как же! Марк Анатольевич Захаров у меня наилюбимейший режиссёр, я не знаю, кто сможет и сможет ли когда-нибудь вообще побороть во мне эту любовь. Пока такого даже не намечается.
– А вы доверяете молодым режиссёрам?
– Это здорово! Молодость – это всегда движение вперёд, это очень откровенные, искренние, настоящие страсти, желания, стремление, упорство. Это здорово. Это роскошно.
– Чувствуете ли вы, что молодая режиссура другая и у них другой взгляд на мир?
– Конечно! Говорю же, каждые 10 лет всё меняется. Такое замечательное выражение (его приписывают Столыпину, а также говорят, что вроде бы это и не он и вообще неизвестно, кто это сказал): в России всё меняется каждые 20 лет, но каждые 200 лет ничего не меняется. В кино то же самое: думаю, каждое поколение приносит своё ощущение, своё восприятие окружающего мира, поэтому каждый раз интересно.
– Дайте совет зрителю, который собрался в театр: как понять, эта постановка действительно стоит внимания или всё-таки лучше на неё не идти?
– Ну как? Не знаю…
– Только методом проб и ошибок?
– Ну конечно, только так. И по слухам. Мнение-то собственное потом всё равно сложится.
– Часто слышу от друзей, которые выходят со спектакля: «Я ничего не понял». Они так расстраиваются из-за этого. Я иногда думаю: а может, и не нужно понимать, нужно чувствовать?
– Нет, понимать надо. И чувствовать надо, и понимать. Если ты вышел с пустой головой и не понял, что произошло, значит, не надо было ходить на этот спектакль или почему-то авторы не достигли своей цели.
– Думаю, всё-таки играет роль, какой зритель приходит на спектакль: подготовленный или неподготовленный, чувствующий или нечувствующий.
– Но мы-то не знаем об этом. Поэтому бывают разные спектакли, бывают разные зрители. Очень интересные штуки происходят иногда. Вот мы играем спектакль «Безумный день, или Женитьба Фигаро». Ему на сегодняшний день 29 лет, следующей зимой в январе будет 30.
У меня есть там такая реплика: «Потому что женщины так изучили искусство притворяться, что нам уже не достигнуть таких вершин». Вот 15 лет мы играем – никакой реакции. И вдруг на одном спектакле взрыв аплодисментов, хохот! И потом следующие 15 лет опять никакой реакции на это. Один раз почему-то собрались люди, которые так среагировали на эту реплику.
Бывает, в разных местах смеются. Или, кажется, проверенная реплика, сейчас будет хохот, аплодисменты – нет, тишина. Недоумение. Театр – живое дело.
– Это любопытно. Как у Рождественского, «любопытно мне жить, интересно». Спасибо вам большое за беседу.
– Спасибо!
