Всегда ли "глагол" должен жечь или Как неожиданно проявились "блеск и нищета" псковской поэзии
А судьи кто?
Диво дивное! Кто бы мог подумать, что крутой, и вроде бы непогрешимый корреспондент Псковского агенства информации Александр Донецкий ( а в народе просто Шурик), да во всеуслышанье, да при всем честном народе сделает сенсационное заявление: дескать, не взыщите, ребята, но я всего лишь "скорбный пигмей литературного труда". А признание это, несущее в себе оттенок то ли самобичевания, то ли самолюбования, последовало еще по весне, когда мэтр журналистского пера в статье "Скобари жгут" неожиданно обрушил "беспощадный огонь критики" на свежий номер альманаха с произведениями псковских поэтов и писателей.
Скажем честно, что в таком самокритичном пассаже засомневались даже рьяные поклонники этого недюжинного креативного таланта, привыкшие одобрительно "гыкать" после каждого информационного "кульбита" своего любимца. А его оппоненты и вовсе восприняли "критический труд" Донецкого, как недобросовестную попытку очередного пиара.
Однако на скандальное выступление эпотажного корреспондента тут же последовала бурная реакция интернет-сообщества, и на мониторах замельтишили лихорадочные отклики как истинных любителей русской словесности, так и постоянных завсегдатаев виртуальных междусобойчиков. Чтобы не показаться голословным, процитирую только несколько "комментов", в какой-то мере отражающих разразившийся на Псковщине литературный скандал.
"Узнаю прежнего Донецкого, язвительного хулигана, сшибающего дутые авторитеты..."
"Нет, Шурик не язвительный хулиган, а по его же собственному признанию, "скорбный пигмей литературного труда". Вначале Сашу почему-то шокировало название альманаха – "Скобари", и он пытается понять, что это за феномен такой с помощью некоего выдуманного американского профессора изящной словесности. И как же этого профессора возмутило, что ему подсунули, грубо говоря, "сивуху" вместо высококлассного русского портвейна. Потом Саша кому-то доказывает , что слово "скобари" ни в чем не виновато. Вот, оказывается, где собака зарыта: все дело в названии! А дальше Саша переходит к оценке творческого уровня составителей альманаха и констатирует, что из всей беспощадной графомании, представленной в "Скобарях", всерьез можно выделить лишь несколько фамилий. И здесь я – "пас", ибо не специалист по литературным делам. А как простой пскович приветствую появление на Псковщине литературного издания, пусть даже с "диковатым" названием "Скобари" . Значит, еще жива талантами русская земля..."
"Талантов в альманахе "Скобари" раз, два - и обчелся. Тягомятина, унылое г...вно. У местных пиитов, действительно, неадекватная самооценка. Сходите как-нибудь на их сборища, убедитесь сами..."
"В Пскове нет ни поэтов, ни критиков – одно недоразумение. А Донецкий прав, верно написано..."
"Это уровень псковской культуры! На Масленицу миллионы можно выкинуть, а на приличный литер.сборник – слабо!.."
"Рифмованные вирши с классическими размерами ( деревянные палочки для добывания огня) гораздо лучше, чем китайские зажигалки..."
"А судьи кто? Так и хочется спросить у автора статьи и многих, кто оставил здесь комментарии. Кричать "унылое г...вно" может каждый прыщ. Сделайте больше, покажите, КАК надо писать! Есть разная литература и разные читатели. На вкус и цвет товарищей нет! Судить о качестве альманаха "Скобари" может только профессионал, имеющий хоть какое-то отношение к творчеству, сделавший себе имя в литературе. А не Саша Донецкий, которого я для себя критиком не считаю. Охуливающий, позволяющий себе использовать в статьях откровенную матерщину. Саша, может, Вы обижены тем, что в альманахе нет ваших статей? И вашу статью я прочитала лишь потому, что, если перефразировать "вождя народов", "других критиков у меня для вас нет..."...
Наверное, внимательно и вдумчиво прочитав эти "комменты", невольно скажешь: "Комментарии - излишни" (извините за каламбур!), Но разве не наполнены эти вольные интернет-излияния тем "скобарским духом", чутким пониманием и щемящей болью за нашу русскую словесность, так или иначе отражающую сегодняшнюю российскую действительность с ее социально-экономическими катаклизмами, "остаточными принципами" государственного финансирования культуры? И разве эта живая народная полемика – не продолжение исторических традиций псковского вече, подлинной демократии и разумной государственности?.. А, значит, наш читающий и думающий народ сегодня ну никак не назовешь "безмолвствующим"...
Критикуй, но не властвуй...
Честное слово, в этих полемических заметках я абсолютно не претендую на роль дотошного критика и литературоведа. Но меня как журналиста со стажем по-настоящему задел не столько скандальный ажиотаж после появления в "в нетях" далеко не бесспорного "критического опуса" Александра Донецкого, сколько сам "безоговорочный" стиль этого материала, правда, с вежливой ссылкой на личное мнение автора. Но от этой "деликатности", извините, несет такой самонадеянной отсебятиной, украшенной многочисленными "варваризмами" в англо-саксонской транскрипции, такими замызганными цитатами из когда-то проштудированных рефератов по теории литературы, что становится несколько пародийной сама попытка проанализировать сегодняшнее состояние "скобарской", то бишь русской словесности на региональном срезе. Судите сами.
"Профессор понимает, что бренд "Скобари" обязывает. Так брутально, мощно, агрессивно, сермяжно и коряво мог бы звучать программный манифест какой-нибудь супер-пупер авангардистской художественной группировки, новейшей реинкарнации дадаистов, смешанных с будетлянами... Вполне выражая творческие интенции нонконформистов от словесности (тьфу ты, уже весь абзац в красных подчеркиваниях компьютера!), название "Скобари" никак не вписывается в стандартную гладкопись здешних пиитов и прозаиков...".
Поясним сразу, что виртуальный американский профессор изящной словесности, видимо, с дикого "бодуна" купивший шестой номер альманаха "Скобари" - это всего лишь композиционная составляющая "брутальной" статьи, так сказать, эффектная художественная заставка, позволяющая автору подчеркнуть резкий контраст между "нонконформистским", зарубежным и "сермяжным", отечественным идейно-эстетическим мышлением.
Интересно, на кого рассчитаны эти словесные "трюзмы" в красивой импортной упаковке? На рядового псковского читателя, или на профессора Юрия Орлицкого, крупного отечественного стиховеда, с которым автор, как следует из статьи, может разговаривать почти на равных в силу своих исключительных познаний в литературоведении?
Но вот как раз этих самых познаний, ( да и профессиональных навыков), как мне кажется, и не прослеживается в статье "Скобари жгут" при рассмотрении раздела поэзии альманаха псковских писателей, а за полноценный литературный анализ выдаются всего лишь беглые субъективные оценки и эстетические ассоциации, опирающиеся на далеко не бесспорный и изысканный вкус.
К псковским поэтам А. Донецкий почему-то испытывает какую-то, поистине патологическую неприязнь. У некоторых читателей, наверняка, "уши вянут", когда они внимают «цветистым» характеристикам автора в адрес поэтического сообщества: "Это какой-то, простите, понос, недержание речи с негодными ритмами, стертыми рифмами, унылыми образами, и я – ей Богу!- ничуть не преувеличиваю. Беспомощны, претенциозны, банальны до невозможности, до нуля минус нечто. За исключением нескольких фамилий ( Канавщиков, Либиков, Питиримов, Тасалов, вот, пожалуй, и все). Остальное здешнее стихотворчество, если мерить "Скобарями" - сплошной словесный шлак. Мусор. Трэш. Причем в самом буквальном убогом значении..."
Да что там "убогие" псковские поэты, когда к самому названию альманаха "Скобари" ( которое автор статьи все время подменяет модным иностранным словечком "бренд") А. Донецкий испытывает удивительное "эстетическое отвращение": "Ну почему альманах нельзя было назвать как-нибудь по-человечески? "Кром", "У Великой", "Литературные вече", "Плескава", "Родные просторы", как-то так. Как злобно шутят нынче в Интернете, автору названия альманаха (а у бренда, разумеется, имеется автор) следовало бы отрубить себе пальцы, сварить с вермишелью "Доширак" и скормить своим товарищам-графоманам, не забывая издателя...".
Обвинение, конечно, серьезное, даже в его "юмористическом" обрамлении. Потому что для утонченного слуха нашего эстета-лингвиста слово "скобарь" наполнено каким-то уничижительно-ругательным смыслом, а носители этого прозвища – почти "нелюди". Наверное, под такой негативный ранжир можно подвести украинское "кобзарь", белорусское "сябры", молдавское "лаутары" - слова, являющиеся отражением каких-то этнографических черт и бытовых традиций народа и зачастую имеющих образный семантический подтекст.
И невдомек нашему "кандидату фил.наук", что на Псковщине у многих людей слово "скобарь" зачастую ассоциируется не с кузнечным ремеслом ( и тем более "скобой"), а прежде всего с "состоянием души", тем самым "русским духом", рожденным на легендарной псковской земле, вековой обители кузнеца-огнелюба и воина-освободителя. Хотя человеку с более развитым художественным мышлением не представляет особого труда увидеть в кузнице того же поэта ( как и человека, кующего свое счастье), для которого пылающий горн является своеобразным источником поэтического вдохновения, когда он из раскаленного материала слов с помощью точных ударов молота-пера ( а также ритма и рифмы) превращает их в законченные стихи-поковки.
Ну а если поэтическое воображение у человека притуплено, вот тогда-то и начинается скрупулезный поиск "художественных несуразностей" в творчестве того или иного поэта, а литературным произведениям со всеми их достоинствами и недостатками присваивается категория-штамповка "словесного мусора".
Константин Паустовский как-то заметил: "Писательство – это не ремесло и не занятие. Писательство – это призвание. Вникая в некоторые слова, в самое их звучание, мы находим их первоначальный смысл...".
Ну как же помочь вникнуть некоторым "глухарям от природы" в первоначальный поэтический смысл слова "скобарь"?!..
Об этике, призвании и мастерстве
Вообще-то, критика – тоже один из видов литературного творчества, анализирующего и оценивающего художественное произведение, а также явления жизни, в них отраженных. Однако литературную критику интересует не сам материал, сколько подход к нему, продиктованный самой жизнью и читательским восприятием. И этот подход требует от современного критика универсальных знаний и навыков – политика, психолога, этика, эстетика, литературоведа и художника. Ну и авторитет критика всегда зависит от его идейной убежденности, гражданской и нравственной позиции, эрудиции, профессиональной и моральной ответственности.
Известный критик и литературовед В. Я. Лакшин, говоря о социальной важности и общественной значимости литературной критики, предупреждал: "Вследствие положения, занимаемого критиком в литературном процессе, ответственной его роли в судьбе книги и ее автора, большое значение приобретает и критическая этика. Суждение о произведении литературы накладывает на критика существенные моральные обязанности, делает необходимой щепетильную честность аргументации. Всякого рода натяжки, передержки, необоснованные сближения, произвольное цитирование, тенденциозные придирки, навешивание ярлыков, голословные выводы – несовместимы с самой сутью этой литературоведческой профессии...".
Как говорится, есть о чем задуматься Александру Донецкому, самонадеянно взвалившему на себя непосильную ношу "неистового Виссариона" (то бишь Белинского) и пытающегося нарисовать объективную картину сегодняшней псковской литературы.
Если же в целом говорить о его критической разборке (на полноценный профессиональный анализ она никак не тянет) только поэтической продукции, помещенной в шестом номере альманаха "Скобари", то нужно, положа руку на сердце, признать некоторую справедливость его "кавалерийских "наскоков". Никто не спорит: очень хотелось бы в "поэтической палитре" местных авторов увидеть больше качественных стихов как по форме, так и по содержанию. Что греха таить, ведь зачастую в них можно заметить явный недостаток смысловой и языковой экспрессии, ритмическую и метрическую однотонность ( преимущество отдается, как правило, двустопным размерам - ямбу и хорею), слабую, бесцветную рифму. Могут ли по-настоящему "зацепить", скажем, вот такие строки?
Джентльмены и бандиты,
Простаки и эрудиты –
Все одной мечтой повиты:
Ожиданьем жарких встреч.
Белой пеной Афродиты
Льются локоны до плеч...
Но при этом не следует забывать, что раздел поэзии (а это 37 авторов) представлен очень разными людьми как по возрасту, так по способу мироощущения и степени таланта. Думаю, что это вполне закономерная тенденция, и поэтому "причесывать" всех авторов под одну гребенку (за исключением трех-четырех фамилий! ) – это признак, извините, литературоведческого "пижонства" и тенденциозное стремление поместить свое читательское восприятие в "прокрустово ложе" субъективных голословных оценок и выводов.
И при этом нужно обязательно учитывать возрастную категорию самого "критика", его социальный статус, образовательный и культурный уровень, профессиональную деятельность, идейно-эстетические взгляды, личностные качества и т.д. и т.п.
Ведь Александр Донецкий, великовозрастный дитятя своего времени, как мне известно, вступил в полноценную жизнь в период очередной российской "смуты" 90-х, так сказать, на драматическом изломе российской истории. Когда началась насильственная ломка общественного сознания на почве болезненной реставрации в экономике и культуре "традиционных" либерально-буржуазных ценностей, Когда с новой силой подымается "волчий" буржуазный индивидуализм (а проще, заскорузлый эгоизм) личности, с ее иррационально-мистическим мышлением и "декадентским" восприятием искусства. В это сумбурное время новое "демократическое" поколение жадно штудирует институтские конспекты, старательно составленные на лекциях доцентов, которые уже блестяще защитили свои диссертации на критике еще недавно "непогрешимого" марксизма-ленинизма.
Время было бурное и интересное, но, самое главное, позволяющее даже с огрызками суррогатных знаний и убеждений, полученных на институтской скамье, занять вполне достойную нишу на иерархической лестнице крепнущего капиталистического бытия. И Саша, к тому времени уже дипломированный филолог, становится рьяным служителем "второй древнейшей профессии", оценив все преимущества могучего печатного слова (кстати, и "непечатного" тоже), окруженного романтическим ореолом свободы. И вот на этом, скажем прямо, престижном поприще Донецкий еще раз убедительно доказал, что настоящий талант и неуемное тщеславие в любые времена, и в любом обществе могут вершить чудеса ( если они, конечно, не переходят в чванливую самонадеянность и ложное превосходство). Так или иначе, но со временем Донецкий превратился в "элитного" журналиста с самобытным видением окружающего мира, "ершистым" и упругим стилем подачи материалов. Правда, многочисленные почитатели его таланта частенько закрывали глаза на "скандальные" выступления, видимо, призванные будоражить инертное обывательское сознание. Поэтому постепенно Саша почувствовал некую неограниченную "самодозволенность" в своих действиях и суждениях, иногда не укладывающихся не только в рамки элементарной журналистской этики, но и параграфы административного и уголовного кодексов. Но ведь слепое поклонение своим кумирам и "торжество единого мнения" - это вечные, несокрушимые постулаты всех времен и народов. И Саша Донецкий, как никто, прозорливо осознал эту аксиому. Самоуверенно поверив в непогрешимость своего "брутального" метода, он, не моргнув и глазом, в своем очередном "эксклюзиве" вылил ушат грязи на своих псковских собратьев по перу в материале "Скобари жгут"...
Несокрушимый "тройственный союз"
Наверное, не секрет, что в создании и оценке того или иного литературного произведения всегда присутствуют три стороны – писатель, читатель и критик. Причем, равными правами и обязанностями должен обладать каждый участник этого "тройственного союза". Если это равенство по каким-либо причинам нарушается, тогда трудно говорить о какой-то "объективной оценке" творчества поэта. В любом случае, автор должен "правильно" писать, читатель "грамотно" воспринимать, а критик "профессионально" истолковывать написанное. По этому поводу талантливо сказал Андрей Дементьев в одном из своих стихотворений:
Кто-то пусть гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы...
Однако такое равноправное триединство возможно только на эмпирическом уровне. В реальности добиться такой "гармонии" практически невозможно. Об этом как раз и свидетельствует литературный скандал вокруг альманаха "Скобари". Корреспондент Псковского агенства информации без зазрения совести "плюнул" в адрес местных литераторов, Те, в свою очередь, как-то уж очень вяло среагировали на этот выпад. А мнения читателей (значит, и потенциальных участников этого скандала), как всегда, разошлись, иногда в диаметрально противоположном направлении. Так кто же все-таки прав?..
Но давайте сразу же договоримся, что оценивать стихи псковских поэтов ( а речь сегодня пойдет только о них) мы будем по каким-то общим, пусть даже хрестоматийным критериям, принятым в литературоведении – актуальности темы, способов ее подачи ( ритм, метр, рифма), степени обобщения( афористичности), а также образной системы. Я понимаю всю условность этих требований, так как в любом случае при таком анализе будет присутствовать субъективный элемент ("на вкус и цвет товарищей нет"). И, вообще. хочу предупредить, что говоря о достоинствах и недостатках псковской поэзии, я вовсе не претендую на роль этакого ментора-всезнайки. А как поэт (скорее всего, начинающий) адресую на равных правах все критические претензии и к самому себе. Потому что по своему жизненному и профессиональному опыту знаю, как порой болезненно и неадекватно воспринимается между собой любая критика коллегами из творческого цеха. Ведь проблема "Моцарта и Сальери" в искусстве никогда не снималась с повестки дня. Однако я не приемлю любую попытку принизить в поэте присутствие оптимальной самооценки и "чувства меры", о которой говорили еще древние греки (Помните? "Ай да Пушкин!") . Ее недостаток свидетельствует об очень опасной болезни, называемой "нарциссизмом", и приводящей , как правило, к творческой деградации.
Другое дело, когда к творческому "декадансу" поэта приводит неадекватная оценка его произведений, неважно – заниженная или завышенная, преподносимая различными "доморощенными критиками". Поэтому меня как журналиста несколько покоробила и даже откровенно разочаровала статья А, Донецкого "Скобари жгут", в которой он налево и направо костит местных поэтов. А ведь Александр Николаевич – неглупый человек, настоящий "профи" в журналистском деле, и, говорят, пишущий довольно приличные стихи. Да и многих псковских поэтов знает не понаслышке: с кем-то учился в пединституте, а с кем-то ходил даже на дружеской ноге. Почему же не пересеклись их поэтические пути на страницах альманаха "Скобари"? Впрочем, ответ на этот вопрос я получил, в какой-то мере, когда приступил к анализу поэзии Александра Питиримова, Андрея Канавщикова и Николая Либикова, стихи которых помещены в альманахе и должны стать, по мнению Донецкого, чуть ли не эталоном современной поэтической лирики.
Там, за горизонтом
Я прекрасно понимаю, что вступив в литературную полемику с А. Донецким, делаю отчаянную и ненадежную попытку "провести верблюда через игольное ушко". Ведь так или иначе мы с ним находимся в "различных весовых категориях" – по возрасту, жизненному опыту, идейно-эстетическим убеждениям и философским взглядам, а, значит, и отражением того вечного, проблематичного диалога между "отцами и детьми". Поэтому в предыдущей главе я неслучайно попытался нарисовать, так сказать, "социологический портрет" своего оппонента (прошу извинить за возможные "перекосы"), дабы уточнить точки отсчета и границы нашего виртуального спора.
Признаюсь честно и не без гордости, что являюсь представителем первого послевоенного поколения, воспитанного на моральных и культурных ценностях нового социалистического общества (которое сегодня кое-кто презрительно называет "совковым") – любви к Родине, трудолюбии и коллективизме, презрению к самовлюбленному эгоизму, стяжательству и шкурничеству.
В советской многонациональной литературе (по циничной характеристике Донецкого, как "советская мукулатура", "совпис"), великой литературе Горького, Маяковского, Айтматова, Шолохова, Вампилова, Астафьева , Распутина и Гамзатова (разве всех перечислишь!) , благотворно впитавшей в себя все классическое наследие мировой литературы, я видел правдивое и яркое отражение жизни народа (которое сегодня в литературоведении часто скептически называют "советским дискурсом"). Но литература как общественное и культурное явление всегда остается "заложницей" своей эпохи, исторических, культурных, национальных особенностей и традиций страны, в которой она живет и развивается. Поэтому понятно, что на историческом изломе, произошедшем в России двадцать лет назад и который привел к реставрации "вечного и непререкаемого" буржуазного миропорядка, произошла резкая переоценка идейно-эстетических установок в литературе ( вернее, оголтелая "безыдейщина"), которая была втянута в мощное течение западного постмодернизма, зародившегося во Франции в середине двадцатого века. Наверное, необходимо назвать только несколько его характерных признаков:
- освобождение от узких рамок творчества ( можно писать как угодно, что угодно, лишь бы нравилось читателю);
- сочетаний традиций и новаций;
- появление сложных, многослойных текстов, в результате чего нарушается обратная связь между писателем и читателем;
- открытое использование в изображении действительности методов натурализма, что приводит к стиранию грани между искусством и действительностью;
- все это в целом приводит к появлению массовой культуры.
Нужно сказать, что постмодернизм (со всеми его позитивными и негативными явлениями), будто вирусная инфекция проникает во все поры российской литературы, ослабленной нынешним идейно-эстетическим "раздраем" в обществе, независимо от школы или направления (патриотического, демократического, эстетского, коммерческого и т. д.). Но вся эта "многоукладность" так или иначе закономерно порождает и разброд в литературоведческих взглядах и оценках. А свое литературоведческое "кредо" А, Донецкий определяет (правда, очень туманно) во второй части своей критической "трилогии", ссылаясь то на работы французского философа-структуралиста Ролана Барта, то на очень сомнительный постулат Сергея Довлатова о "таланте страдания", то на "беспощадную" оценку современного графоманства в литературе крупным стиховедом Юрием Орлицким.
Но давайте по порядку. Сначала А. Донецкий делает как бы общий посыл, некое резюме-обобщение, в котором пытается определить задачи и цели современной литературы: "Современная литература потому и современна, что не повторяет давно пройденные уроки, не талдычит о том, что было актуально 20 лет назад, не топчется на месте, движется вперед, либо вбок, в другие стороны, либо совершает немыслимый кульбит (почему нет? Это и называется творческим поиском), но очень важно, чтобы ощущалось движение, порождающее адекватное времени отражение и выражение реальности. А к какому "изму" будет прописан тот или иной художественный эксперимент, уже не столь существенно...".
Мне, честное слово, из этого поверхностного и рыхлого определения "современности" литературы многое не понятно. Скажем, что такое "пройденные уроки"? Под ними нужно понимать ушедшие ( но все же сохранившие свою актуальность для современников) события или явления жизни? А, может быть, под ними подразумеваются какие-то устаревшие способы изображения действительности писателем? И можно ли, например, сегодня считать актуальным ( то бишь, современным) роман Александра Проханова "Среди пуль", в котором дано яркое изображение события двадцатилетней давности – расстрел защитников Белого дома? Но, думаю, что для устранения этой "сумятицы" в голове нужно еще раз перечитать тезис о "современности" литературы в работе Б. Бурсова "Национальное своеобразие русской литературы": "Литература преподносит нам всякий момент во всей его непосредственности как момент вечного обновления жизни, значит, и как достояние вечности. Однако художник не есть зеркало, отражающее то, что уже есть. Он наделен даром предчувствия и прозрения, Без этих свойств его вообще нельзя назвать художником...".
Однако для А, Донецкого, "горизонт ожиданий" которого никак не совпадает с "убогими" творческими устремлениями псковских поэтов и благоговейно проштудировавшего работу Р.Барта по семиотике, самым важным является его постулат "обновленного сиюминутного ощущения": "А вот в том-то и штука, что "горизонт" этот должен быть обязательно взломан, мне необходимо движение дальше, вперед, удивляясь и радуясь, либо негодуя и злясь, однако всегда вторгаясь, пусть по-пластунски, всего лишь на несколько метров, на неизвестную мне доселе территорию чужого мне творчества. Мне как реципиенту крайне необходимо, как формулировал Барт, "пунктум", то есть нужен укол, дырочка, пятнышко, маленький порез, нечто такое , что выводит мое сознание из темницы повседневности и предшествующего опыта..."
Честное слово, когда слышишь в конце этого цитирования-заклинания жалобное признание в том, что ничего подобного, даже отдаленно, А. Донецкий не нашел в альманахе "Скобари", так и хочется у него спросить: "А, может быть. для вывода атрофированного сознания из "темницы повседневности" хватило бы, скажем,.. рюмочки коньяка или той же порции кокаинчика?..
Таким образом, определившись с идейно-эстетическими взглядами и методологическими аспектами литературного анализа своего оппонента, я должен со всей принципиальной ответственностью заявить, что мои литературоведческие суждения ни в коем разе не совпадают с достижениями буржуазно-эстетической мысли. Потому что в оценке любого литературного произведения я всегда ориентируюсь на критическую методику передовой реалистической школы, а поэтическое творчество автора стараюсь рассматривать как художественное целое в единстве формы и содержания (семантических, языковых и стилистических особенностей) в неразрывном единстве с историческими и социально-экономическими условиями той или иной эпохи.
На каком языке говорил первородный Адам?
Думаю, что любой критик, анализируя литературное произведение, всегда остается в плену своих субъективных оценок, естественно, зависящих от его мировоззренческих взглядов и идейно-эстетических предпочтений. Когда я вновь и вновь перечитываю статью "Скобари жгут", то вижу, что и А. Донецкий, к сожалению, не избежал этой участи. Потому что в любом стихотворении он прежде всего ищет "новизны" и "остроты" сиюминутных ощущений, тех (по Барту "уколов"), которые отвечают его "эстетическим переживаниям", психо-эмоциональным импульсам. А идейно-тематическое содержание текста, его семантическое языковое оформление как бы отодвигается на второй план. Например, когда Донецкий рассматривает стихотворение Александра Питиримова "Полонез", его прельщает, в первую очередь, особенности языковой и стилистической манеры, которые как раз присущи постмодерну (затрудненное прочтение текста, с его закодированным смыслом, рваным "шероховатым" ритмом, обилием метафор-символов, подстрочных "намеков" и т.д. Но вот эти "огрехи" мэтра поэзии, как утверждает Донецкий, неожиданно оборачиваются "достоинствами" для виршей наполовину псковского, на половину столичного стихотворца и резко отличаются от "низкопробной" псковской поэзии: "Питиримов чувствует и ценит звуковую фактуру, часто шероховатую, но неизменно цепляющую читателя. Поэт выговаривается на заданную тему как бы на "иностранном языке", преображенном русском , наречии первородного Адама, что, собственно и требуется от подлинной поэзии". После такого прозорливого пассажа невольно возникает вопрос: "А этот "иностранный первородный язык Адама, случайно, - не древний иврит "богоизбранного народа, на котором был написан первый образец Библии?..
Донецкий откровенно любуется "спотыкающимся" стихом Питиримова:
Камзол барочный вышел мастью чал,
Побагровела зелень коверкота,
Стенной кирпич зловонно источал,
Набухший от пивной мочи и пота
Конвойных, раскрошился, истончал,(!!)
И капала на стены терракота.
Молельня обращалась в хлевушок,
Не пикнул золоченый петушок...
Нужно заметить, этот довольно объемный текст из восьми глав, написанных октавой, по жанровой принадлежности можно вполне отнести к лиро-эпической поэме. У нее есть четко выраженная тема-рассказ о трагической судьбе советского военоначальника, генерал-майора Генштаба Георгия Гончаренко, известного поэта публициста ( литературный псевдоним Ю. Гончар), покончившего с собой в Риге (1940 г.) при таинственных обстоятельствах после вызова в НКВД.
Об этом нам сообщает поэт двумя-тремя штрихами в поясняющей сноске, без которой этот текст, несомненно выдающий поэтическое мастерство автора, остается для читателя "за семью печатями" ( вот вам один из характернейших признаков постмодернизма!). Правда, читатель все время пытается (а к этому его подталкивают, как мы понимаем, прежде всего многочисленные "шероховатости" авторского стиля ) увязать отдельные, ярко выписанные эпизоды в одно цельное представление о жизни этой исторической личности. Но даже прочитав стих до конца и смутно догадавшись о трагической гибели лирического героя, у нас остается устойчивое чувство неудовлетворенности, сопровождаемое неизбежными – "А почему? А как?"
Труп петушка с отрубленной башкою
Щипали костяные пальцы крыш,
И ночью одичалой, воровскою
Окуривали из угрюмых ниш
Клубами дыма каменные трубы,
И в церквах обустраивались клубы...
Неожиданно для израненного исторического сознаниея российского гражданина наступает озарение: да ведь это опять о нашем "ненавистном" советском прошлом, с его большевизмом, коллективизмом, "умственным онанизмом" (Пардон! Можете проверить- это трюизм Донецкого). И невольно напрашивается вопрос: когда же, наконец, отечественные "демписы" перестанут стяжать литературную славу на опошлении исторического прошлого своей Родины?
Об этом наш автор "критического эссе" почему-то тщательно умалчивает. Его аналитический ум пленяет прежде всего авторская "остраненность" от стандартных изобразительных средств, выпуклый метафоризм языка, выдержанный в традициях русского символизма двадцатого века.
Не спорю: общественно-познавательная значимость такой "туманной", "завуалированной" поэзии – налицо. Ведь, наверняка, прочитав это стихотворение, любопытный обыватель устремится в местную библиотеку ( или, на всякий случай, залезет в поисковик интернета), чтобы обогатить свою историческую память уроками "давно забытых дней". Но скажите, почему это стихотворение, написанное "изысканной", ломанной строкой , должно для псковских поэтов ( к сожалению, не владеющих языком первородного Адама) служить своеобразным эталоном, мерой сравнительного анализа их поэзии? Ведь поэтический раздел "Скобарей" представлен, главным образом, коротким или средним лирическим стихом. Зачем же сравнивать, извините, бегемота с кроликом? И кто сказал, что написать развернутую поэму сложнее, чем короткую лирическую миниатюру, емкую по содержанию и насыщенную яркими образами? И, наконец, какие особые "уколы" и "надрезы" можно найти в поэтике Питиримова, если такими "модерновыми" виршами сегодня кишит весь Интернет – только выбирай?! Кстати, их в изобилии можно найти и на литературном портале "Стихи. Ру", редактором которого, если не ошибаюсь, является Александр Питиримов. А
