Заглянуть за бакенбарды
Малый зал псковского драмтеатра был полон, все приставные стулья заняты, на протяжении постановки зал хохотал, а по окончании аплодировал с должными громкостью и продолжительностью, - первый показ спектакля Бориса Бирмана «Пушкин-Пушкин» или «кинПушкинПушкинПуш», состоявшийся 5 февраля в рамках XXIV Пушкинского театрального фестиваля, прошел с большим успехом. Обозреватель Псковского агентства информации смеялся вместе со всеми, но вышел со спектакля с тягостным ощущением.
«КинПушкин», как выразился во вступительной речи режиссер, это «стерео», то есть как бы моноспектакль, но с двумя актерами. Сама идея постановки, по его словам, принадлежит актрисе Кате Ионас, которая составляет на сцене блестящий дуэт с Михаилом Кузнецовым.
Обрамляющий пьесу сюжет – празднование столетнего юбилея смерти Пушкина силами «нашего ЖАКТа»; на этом фоне идут в ход рассказы Зощенко и «пинежско-архангелогородская» рефлексия пушкинской биографии из рассказов Бориса Шергина. Получается местами невероятно смешно. Профессионально все это сделано на высшем уровне: сюжеты переходят один в другой без малейшего напряжения, зощенковский управдом, шергинские мещанка и сказительница покоряют зал, играют со зрителем, поют, танцуют, показывают даже кукольные сценки, где Пушкин – детская игрушка, то ли собачка, то ли бегемот, с наверченной кудрявой шевелюрой и бакенбардами. Все это получается легко, красиво, смешно.
Дальше излагается немного другая история. Мы видим Андрея Синявского в колонии, где он рисует портрет Пушкина под надзором, как бы получше выразиться, симпатичной охранницы. По ходу действия довольно близко к тексту излагаются внушительные куски эссе Абрама Терца (литературный псевдоним Синявского) «Прогулки с Пушкиным». Текста получается очень много, и это сразу напоминает о схожем недостатке другой постановки Бирмана – «Человек, обреченный на счастье», в которую, кажется, вошел весь трехтомник Довлатова.
В финале актеры избавляются от костюмов, оставшись в «штатском». Тут наконец-то задействуется метроном, загадочно стоявший на переднем плане весь спектакль, и ошеломленному зрителю излагается хроника дуэли и смерти Пушкина. В последней сцене на столе оказывается игрушка, изображавшая Пушкина в первой части; она сперва лежит неподвижно, а потом как бы гальванизируется, начинает елозить по столу и хохотать.
Изначально над сценой висит транспарант с оборванной надписью: «Пушкин – наше …». И вот из боковой двери впервые появляется Синявский - поверх лагерной телогрейки он кутается в кусок красной ткани; когда он снимает этот импровизированный плащ, на нем ожидаемо читается слово «всё». Символически это и есть «всё», тут спектакль проходит водораздел, дальше начинается «о серьезном».
И вроде бы замысел понятен: если первая часть заигрывает с мифологическим Пушкиным, Пушкиным – Культурным Героем, с народной мифологемой Пушкина, то вторая, следуя Абраму Терцу, должна деконструировать этого Пушкина, заглянуть «за бакенбарды», очистить его от шелухи «анекдотов о Пушкине» и вывести на свет настоящую, трагическую, фигуру. Но, увы, где-то происходит сбой (и это не вина актеров, и в техническом плане все отлично – быть может, заметим крамольно, это Терц недостаточно глубок?) – и история последних часов Пушкина оказывается таким же «анекдотом», просто рассказанным в неожиданной манере. Попытка хорошая, но в результате спектакль оставляет несколько тягостное впечатление. С другой стороны, может быть, в этом и состояла цель авторов этой блестящей постановки?
