Юрий Поляков: Власть охладела к нашему направлению просвещённого патриотизма

В этом году статусным гостем IV международного книжного форума «Русский запад» в Пскове стал известный писатель, драматург и публицист Юрий Поляков, который с 2001 года возглавляет одно из старейших российских изданий – «Литературную газету». 18 апреля он провёл в Псковской областной универсальной научной библиотеке встречу с читателями, после чего побеседовал с корреспондентом Псковского агентства информации.

- Почему вы приняли решение покинуть пост главного редактора «Литературной газеты»?

- Во-первых, какая-то здоровая ротация должна быть. Я уже немолодой человек, мне уже седьмой десяток, я 16 лет руковожу газетой: это более чем много. Мало людей, которые дольше, чем я – остались, пожалуй, только [главный редактор «Московского комсомольца» Павел] Гусев и [главный редактор «Комсомольской правды» Владимир] Сунгоркин, ну ещё [Владислав] Фронин в «Российской газете». Так что это естественное желание писателя сосредоточиться на творчестве. У меня пьесы активно ставятся, много книг задумано и мемуары о советском периоде. Я считаю, что должен их написать, потому что мне не очень нравится, как писатели вроде Улицкой или того же Шишкина, все уже «там» живущие, изображают советское детство. Такую ерунду вообще придумывают!

Второе. Мне кажется, власть охладела к тому направлению, которое я придал газете 16 лет назад: это просвещённый патриотизм, это такое синергическое сотрудничество с властью, это опора на традиционные ценности, это, если хотите, русская тема, которая в 90-е годы вообще была изведена. Если помните, слово «патриотизм», слово «русский» были чуть ли не полубранными в тогдашней журналистике.

Какое-то время я чувствовал, что наша политическая элита, чиновники высшие как-то заинтересованы в том, чтобы был такой традиционный противовес такому нашему либерализму, который был, кстати, всегда. У нас всегда были западники, славянофилы, революционеры-демократы и какие-то силы консервативно-охранительные, Герцен и Победоносцев или Катков. Я считаю, что такое равновесие, такая борьба этих идей важна именно для стабильности государства российского. Но в последнее время я вижу охлаждение к нашему направлению.

И для меня тут знаковым стал отказ нам в поддержке нашей премии имени Дельвига [Премия «За верность Слову и Отечеству» имени первого редактора «Литературной газеты» Антона Дельвига, больше известная как «Золотой Дельвиг» - ПАИ], которую мы, кстати говоря, перевели на общефедеральный уровень в противовес той же «Большой книге», «Букеру» по просьбе власть предержащих. Это была колоссальная нагрузка, колоссальная ответственность, это тоже дорого стоило: мы создали общефедеральную премию, которая поддерживала писателей традиционного направления, она очень хорошо работала. Очень странно: прекратили поддержку и всё.

- Странно слышать, что со стороны государства именно сейчас вы чувствуете охлаждение к консервативно-патриотической повестке…

- А оно никогда не было горячим. Я хочу сказать, что у «Литературной газеты» проблем всегда было больше, чем у либеральных изданий. По крайней мере те в деньгах никогда не нуждались, мы – всегда нуждались.

- У всех изданий свои источники финансирования, свои бизнес-модели. Но слова про ориентацию власти на так называемую «либеральную идею» сейчас, после Крыма и всего, что изменилось в нашем обществе с этим, звучат как-то надуманно.

- А вот в этом одна из загадок, что с одной стороны Крым… Кстати, я был в Кремле, когда президент говорил свою крымскую речь, и так получилось, что я сидел немного наискосок, так что мне были видны лица наших чиновников. Я вас уверяю, что восторг был написан далеко не у всех, в глазах была такая тоска, словно в Чикаго у них умерла бабушка, понимаете? Я полагаю, что идёт серьёзная перегруппировка, и, видимо, есть иллюзия, что заигрыванием с этим либеральным сектором, возвращением ему тотального контроля над информационным пространством проблема вот этой оппозиции будет снята. Но я считаю, что она может быть снята только развитием в этих двух традиционных соперничающих в нашем духовном пространстве сил. Тогда да, будет снята, потому что они будут заняты друг другом. А ослабление государственно-патриотического направления просто приведёт к тому, что амбиции наших либералов, которые всегда были высоки, опять вернутся в глобальную плоскость и им захочется Кремля, что мы уже и наблюдали на Болотной площади. Я не понимаю этой позиции [власти], и она вызывает у меня некие опасения за будущее стабильности в стране.

- В вашем выступлении постоянно мелькали все эти «почвенники, славянофилы и западники», «государственно-патриотическое направление» и «либералы» как характеристика большинства чиновников, слышались отголоски старой теория заговора. Всё это словно из газет 90-х, когда такие слова не выглядели неуместными. Но сегодня это звучит архаично: даже язык изменился, проблемы другие и говорить о них надо по-другому, вы этого не чувствуете?

- Вполне возможно, что поколения, которые идут следом – они разговаривают немножко по-другому. Но, во-первых, я не обязан переходить на язык следующего поколения, у каждого поколения свой язык, я буду оперировать теми дефинициями и терминами, которые были приняты у нас. Я думаю, мы друг друга поймём.

Второе: само это противостояние людей, которые отстаивают суверенность нашей страны и её, грубо говоря, цивилизационный путь, и тех, кто хочет наши ценности встроить в, как он полагает, спокойную, сытную жизнь европейской цивилизации – этот диалог, эта конфронтация, эти трения никуда не делись. Они были всегда, просто менялись названия. Я по старинке употребляю слова «почвенники» и «либералы», но сам-то конфликт, как ты его не назови, остаётся.

- Сейчас конфликт с теми, кого принято называть «либералами», выглядит как конфликт с маргиналами. От того пафос такого противостояния приобретает какой-то карикатурный характер.

- Это глубокое заблуждение. Дело в том, что у нас либерализм из партий, которые просто не сумели удержать те высоты и те места, которые им были подарены в политической жизни 90-х, ушёл, это прекратилось, да. Но сейчас просто другая конфигурация политического и информационного пространства. Всё это перешло просто вовнутрь, как это было в Российской Империи, когда многие чиновники, которые вроде бы царём были назначены, на самом деле вели работу против него. Вы почитайте колонки публицистов в «Российской газете» - оффициоза: это самые настоящие либералы, они просто немного мимикрировали, чтобы это так не бросалось в глаза. И когда заместитель главного редактора этой газеты публично поздравляет с Нобелевской премией русофобку [работающую в жанре художественно-документальной прозы и живущую на Украине советскую и белорусскую писательницу Светлану Алексиевич, получившую Нобелевскую премию в 2015 году – ПАИ], которая, собственно, за это и получила (она же как литератор беспомощна, я знаю: мы с ней вместе премию Ленинского Комсомола получали) – что я должен думать?

Так что меняется просто конфигурация этих сил, но эта борьба продолжается, потому что слишком влиятельные силы делают всё, чтобы вернуть Россию в ту позу, в которой она стояла все 90-е годы. Для меня это очевидно.  

- На ваше поколение пришёлся главный слом русской истории во второй половине XX века. Какая для вас главная книга про эти 90-е? Чьё произведение расскажет об этом времени правнукам?

- Мне трудно говорить о других писателях. Это вопрос, который надо задавать критикам и литературоведам. Хотя я много проработал в «Литературной газете», я прежде всего сам писатель и у меня взгляд очень субъективный, потому что писатели – они люди ревнивые, склонны преувеличивать свои достоинства и приуменьшать достоинства своих собратьев по перу.

Единственное, я могу сказать, что все эти годы тем и занимался – как раз описывал эту трансформацию, этот переход. Я эту летопись начал ещё со своих повестей «Апофегей», «Парижская любовь», «Демгородок»… Наконец, мой роман «Замыслил я побег», который экранизирован, переведён и переиздан уже раз пятнадцать – он как раз и описывает всю эту трансформацию. В Китае, между прочим, специально сделали тираж этого романа и по распоряжению ЦК КПК раздали крупным чиновникам, которые работают с Россией в качестве пособия по страноведению. Значит, они сочли, что, прочитав мой роман, чиновник получит представление, что же произошло в Советском Союзе, который стал Россией. Причём, не только на уровне политических процессов, которые у меня тоже описаны, но и семьи, человеческих отношений.

Потом я эту тему капитализации страны разрабатывал уже в «Небе павших»: крах либеральной интеллигенции, как такой серьёзной силы, которая может увлечь общество серьёзными идеями, я описал в последнем моём романе «Любовь в эпоху перемен». Тот же конфликт я вынес в своей драматургии: это мой конфликт обобравших и обобранных, обманувших и обманутых. Вы же в «Новой драме» его не найдёте ни у кого: ни у [Василия] Сигарева, ни у [Олега и Владимира] Пресняковых, ни у [Михаила и Вячеслава] Дурненковых.

- На встрече вы упоминали скандальную постановку в псковском театре «Графа Нулина» Василия Сенина в феврале 2014 года, и сказали, что режиссёра за такую постановку нужно бить сковородкой, а также, что карьеры как минимум двух крупных чиновников спас отъезд Путина, который не смог остатся на спектакль после заседания совета по культуре. В Пскове та постановка тоже вызвала множество споров и кривотолков. Но где та грань, когда живой эксперимент граничит с безвкусицей, и как, по-вашему, театр должен развиваться?

- Во-первых, в театр нужно возвращать литературу: Чехова, Островского, Леонида Андреева, Горького… А то, что сейчас ставят, то, что предлагает «Новая драма» - это фактически драматургический материал: он не сбит, не структурирован художественно, просто вываливают, и дальше уже режиссёр делает с ним, что хочет. В моих пьесах, которые идут во многих театрах, режиссёр не может делать что хочет, потому что там жёсткий сюжет, жёстко прописанные герои. Как Соммерсет Моэм отвечал на вопрос «Какие пожелания к режиссёру и актёрам?»: «Отчётливее и громче говорить, а остальное я всё написал». Я с ним солидарен.

Эксперимент… Понимаете, из эксперимента должен быть какой-то выход. Представьте лабораторию – для чего она создаётся? Чтобы из пробирки потом выйти на производство, то есть в нашем случае создать такую новую театральную парадигму, которую уже можно будет вынести в большой зал. А лаборатория для того, чтобы из одной пробирки переливать в другую и даже не думать о том, чтобы это сделать достоянием зрителей…. Если эксперимент позволяет создать новый театр, который будет привлекать зрителей, волновать их – это одно. А если зал всё меньше и меньше, число желающих смотреть всё меньше и меньше и кончается всё тем, что ставишь спектакль для пяти приятелей – это другое. Но то, что театр без эксперимента невозможен – кто ж с этим спорит?! Но когда из пробирки так и не вышли, так там и остались… Это можно было надежды возлагать в 90-е. Но эти эксперименты длятся уже четверть века! За это время МХАТ прошёл путь от фактически любительской труппы до академического, нафталином попахивающего театра. А вы какой путь прошли?

- Ну классический театр сейчас тоже не собирает много зрителей. Та же судьба постигла у нас и знаменитые литературные журналы. Почему они при миллионных тиражах в советские годы так быстро стали никому не нужны?

- Причин много. Во-первых, литературные журналы у нас практически не имели конкурентов, их было мало, новинки все проходили через них, страна была читающей в силу ряда причин, в том числе и в силу большого количества оплачиваемого досуга. Потом очень быстро произошло отучивание от серьёзного чтения. Это навык, который нарабатывается очень медленно, но утрачивается очень быстро. И он был утрачен.

Я полагаю, в этом многие были заинтересованы, потому что литература с её идеями, с её обострённым чувством справедливости определяла взрывоопасность общественной ситуации. Я просто видел, как целенаправленно сначала из того же информационного пространства убирались писатели, настроенные антилиберально, антиельцински, потом из этого пространства уходили такие честные совестливые либералы. В результате там остались авторы развлекательных романов, для которых я в своё время придумал аббревиатуру «ПИП» - персонифицированный издательский проект.

В нулевые годы стали возвращать некоторых писателей, но, как правило, за политику. И писатель как властитель дум, как серьёзный социально-нравственный аналитик – он был как-то отодвинут.

Потом пошёл такой глупый эксперимент: чтобы разбавить воспитанников советской эпохи, начался призыв филологов в литературу, который по своему масштабу и бессмысленности был тем же самым, что призыв ударников в литературу 20-х годов. Ведь если ты имеешь филологическое образование, совершенно не значит, что ты можешь написать роман – так же как если ты музыковед, ещё не значит, что ты можешь написать симфонию. Но почему-то в музыке это все понимают, а в литературе – нет. Квалификационная функция Союзов писателей тоже исчезла, потому что началась борьба, они все выбирали сторонников, чтобы больше принять, чтобы быть весомее…  

Ушла критика как навигатор, она практически сошла на нет. Почему? Да потому что у нас критики приписаны к той или иной литературной группе либо к тому или иному премиальному фонду и его обслуживают. Там шаг вправо, шаг влево – всё! Причём, это относится и к либералам, и к патриотам: в этом смысле взгляды разные, а методы одинаковые. А людям есть надо!

- Вы же не раз бывали на ежегодном Пушкинском празднике поэзии в Михайловском. Видите тенденцию снижения интереса к нему людей?

- Я вижу, что на праздник выделяется всё меньше и меньше денег, поэтому желаю празднику, чтобы денег выделялось всё больше и больше и хороших поэтов тоже больше!

- Если вернуться к теме вашего руководства «Литературной газетой»… Раз вы уже публично – и не раз – озвучили планы оставить кресло руководителя, значит согласовали с владельцами какие-то конкретные сроки.

- Решение это давно обсуждается. Я-то в отставку попросился года четыре точно назад. И я же полномочия главного редактора после этого скандала с «Ельцин-центром» [заголовка в «Литературной газете» «Мумификация позора» к статье об открытии центра имени первого президента России, после которого, по словам Полякова, от собственников издания требовали увольнения главного редактор – ПАИ] сдал, став президентом АНО. А редактором стал Замшев Максим. Так что этот процесс уже идёт. Я считаю, что эти вещи надо делать постепенно, чтобы сохранить курс.