Непутевая елка: филолог ПсковГУ рассказала, почему предки не любили новогоднюю красавицу
Лешие, русалки, духи предков, питейные заведения и Петр I – в этой необычной истории смешалось все! Но главная ее героиня – елка. Да-да, та самая зеленая красавица, вокруг которой традиционно водят хороводы. Оказывается, еще два столетия назад «маленькая елочка», которой «холодно зимой», вызывала в России скорее отрицательные эмоции, нежели положительные.
В лесу родилась елочка
Новый, неожиданный взгляд на традиционное новогоднее дерево открывает нам изыскание доцента, заведующего научно-образовательной лабораторией ПсковГУ Натальи Большаковой.
Начать с того, что наши предки верили: именно там, «среди елок» можно встретить лешего, чёрта, русалок и прочую нечисть. Или, выражаясь языком научным, демонологических персонажей. Мало того - в славянской мифологии ель устойчиво ассоциировалась еще и с потусторонним миром, выступая одним из символов поминального обряда: неслучайно хвойным лапником до сих пор устилают дорогу, по которой идет похоронная процессия.
Однако этим народная «любовь» к елке не ограничилась. Не последнюю роль здесь сыграл государь-император Петр I. Он ведь не только бороды боярам стриг, он еще и установил, чтобы с 31 декабря на 1 января Новый год праздновали и в каждом приличном доме ель ставили. Даже указ специальный по этому поводу выпустил в конце 1699 года: мол, предписываем украшать здания ветками ели (или срубленными деревцами) в честь нововведенного праздника.
Чем дальше в лес, тем гуще елки дебри. После смерти императора об указании его, как часто водится, благополучно забыли. Но история эта все же оставила свой след в сознании российских подданных. Точнее, в традициях украшения деревенских питейных заведений. Перед Новым годом там по-прежнему появлялись елки. Их привязывали к колу, устанавливали на крыши или просто втыкали у ворот.
Как пишет российский литературовед и культуролог Елена Душечкина в книге «Русская ёлка. История, мифология, литература», деревья эти стояли там до следующего года, накануне которого старые ёлки заменяли новыми. Собственно, по этим приметам крестьянин и опознавал кабак, который воспринимался в традиции как место, где человек, предаваясь пьянству, теряет высокое, божественное начало.
Местный колорит
Обычай ставить елки в питейных заведениях поддерживался в течение XVIII и XIX веков. Псковщина не исключение. Вот что мы читаем в путевых заметках петербуржца Николая Карловича Отто, который учительствовал в новгородской мужской гимназии.
Путешествуя по окрестностям Пскова, автор поделился своим впечатлением от «чухонской» деревни, которую он посетил на территории современного Изборского края: «Посреди деревни стоял кабак, или круг (der Krug), как его зовут немцы. Все эти круги в остзейских губерниях строятся как бы по одному плану, представляя длинное здание с навесом и посредине. Всякий проезжий и прохожий знает уже, что это кабак, хотя на нём нет ни вывески, ни приколоченной, порыжевшей от времени и покривившейся на сторону ёлки…» (заметки были опубликованы в 1861 году в альманахе «Северная пчела»).
Интересно, что обширная литература по истории питейных заведений в России не содержит упоминания о необычном их признаке. В словарях литературного языка также нет сведений о связи старого кабака с образом хвойного дерева. Зато источники, фиксирующие народную речь XIX―нач. XX вв., говорят о прочности символической связи деревенского питейного заведения с ёлкой. Это отразилось в целом блоке устойчивых сочетаний. Например, у Даля: идти под елку ― «в кабак»; «елка (кабак) чище метлы дом подметет»; «елку поднять, поднимать» ― «пьянствовать»: «Ёлка упала, пойдём поднимать».
Постепенное превращение ёлки в символ Рождества началось в городской культуре с середины XIX в. В советское время ёлка в таком качестве была под запретом и лишь с 1935 года стала постоянным атрибутом Нового года.
Елки-палки
С «питейной историей» часть исследователей связывает и появление экспрессивного выражения «ёлки-палки», которое в просторечии выражает досаду и удивление (в сердцах мы можем брякнуть и «елки зелёные!»). Только представьте: сидит завсегдатай такого заведения, радуется жизни, а когда праздник завершается, выходит на улицу, прямо под высохшую елку. Смотрит вокруг и понимает: к друзьям бы обратно, а не вот это всё. И горестно восклицает бедолага: «Елки-палки!».
Но есть и другие версии происхождения этого выражения. Так, ряд ученых считает, что его ввёл в обиход некий московский градоначальник для ямщиков. Они безудержно катали господ по городу на санях и жутко бранились на лошадей и зазевавшихся прохожих. Желая уберечь тонкий слух людей из высшего света, чиновник и придумал изящный эвфемизм.
И совершенно очаровательную версию предлагают исследователи, знакомые с финским языком. По их мнению, это восклицание может быть связано с именем тамошнего Деда Мороза - Йоулопукки. В финском языке слово joulu - скандинавское заимствование, которое происходит от древнегерманского названия праздника Йоль, посвящённого середине зимы. Вторая часть слова — pukki (козёл) — происходит от старой финской, ещё языческой традиции ряженых.
Вот такая обычная необычная елка – дерево, в истории восприятия которого сплелись народные верования и традиции, дела государственные и частные, миры видимые и невидимые, а самое главное – мечты и надежды многих поколений людей в самых разных странах.
Благодарим руководителя Научно-образовательной лаборатории «Социогуманитарная регионика» ПсковГУ, автора энциклопедии «Русский язык от А до Я», доцента кафедры филологии, коммуникаций и русского языка как иностранного Института гуманитарных наук и языковых коммуникаций, кандидата филологических наук Наталью Большакову за помощь в подготовке материала.
Материал подготовлен пресс-службой ПсковГУ.
